Как раз перед войной с эскимосами

Как будто получив удар током, брат Селены отдернул свою здоровую руку. Он сел чуть прямее — или, вернее, ссутулился чуть поменьше. Уставился на какой‑то предмет на другом конце комнаты. Его беспорядочные черты лица приобрели почти мечтательное выражение. Он вставил ноготь здоровой руки в ложбинку между передними зубами и, вытащив кусочек пищи, повернулся к Джинни. «Эла уже?» — спросил он.

«Чего?»

«Эла обед уже?»

Джинни покачала головой. «Поем, когда доберусь до дома, — сказала она. — У мамы всегда готов обед к моему приходу».

«У меня в комнате есть половинка куриного сэндвича. Хочешь? Я к нему не притрагивался, ты не думай».

«Да нет, спасибо. В самом деле».

«Да, ты ж только что играла в теннис. Наверняка же голодная?»

«Да не в этом дело, — сказала Джинни, кладя ногу на ногу. — Просто, мама всегда готовит обед к моему приходу. Она сходит с ума, если я отказываюсь есть, понимаешь».

Брат Селены похоже удовлетворился этим объяснением. Во всяком случае, он кивнул и отвернулся. Но вдруг опять обернулся к ней. «А стакан молока?» — спросил он.

«Нет, спасибо… в самом деле, спасибо».

Он рассеянно наклонился и поскреб свою голую лодыжку. «Как зовут парня, за кого она выходит замуж?» — спросил он.

«Кто, Джоан? — сказала Джинни. — Дик Хеффнер».

Брат Селены продолжил чесать лодыжку.

«Он капитан–лейтенант на флоте», — сказала Джинни.

«Большая шишка».

Джинни хихикнула. Она наблюдала как он расчесывает лодыжку до красноты. Когда он начал отковыривать ногтем маленькую болячку на икре, она отвернулась.

«Откуда ты знаешь Джоан? — спросила она. — Я тебя у нас в гостях никогда не видела, да и вообще».

«Да я… никогда я не был в вашем чертовом доме».

Джинни подождала, но за этим заявлением ничего не последовало. «Где же ты тогда ее встретил?» — спросила она.

«На вечеринке», — ответил он.

«На вечеринке? Когда?»

«Да я не помню. На новый год, в сорок втором». Из нагрудного кармана пижамы он двумя пальцами выудил сигарету, выглядевшую так, как будто на ней поспали. «Как насчет подкинуть мне вон те спички?» — сказал он. Джинни подала ему коробок со стола. Он закурил, и не подумав разгладить сигарету, затем засунул использованную спичку обратно в коробок. Слегка запрокинув голову, он медленно выпустил изо рта огромную тучу дыма и втянул его через нос. Он курил на «французский» манер. Весьма вероятно, это было не показушное диванное шоу, а скорее, глубоко личное, случайное открывшееся достижение молодого человека, который, время от времени, должно быть пробовал бриться левой рукой.

«Почему ты считаешь Джоан королевой снобов?» — спросила Джинни.

«Почему? Да так оно и есть. Ха, откуда я знаю, почему?»

«Да понятно, но почему ты об этом твердишь?»

Он устало повернулся к ней. «Слушай, я написал ей восемь этих чертовых писем. Восемь. Она бы хоть на одно ответила».

Джинни поколебалась: «Ну, может она была занята».

«Ага, занята. Занята, как пчелка, черт».

«Тебе обязательно ругаться через каждое слово?» — спросила Джинни.

«Черт побери, обязательно.»

Джинни хихикнула. «Ты вообще‑то ее давно знаешь?» — спросила она.

«Порядочно».

«Ну, я в плане, ты когда‑нибудь звонил ей и все такое? Ты когда‑нибудь звонил ей?»

«Не–а».

«Ну, нормально. Если ты никогда не звонил ей или скажем…»

«Да не мог я, ради бога!»

«Почему ж нет?» — спросила Джинни.

«Меня не было в Нью–Йорке».

«О! Где ж ты был?»

«Я? В Огайо».

«А–а, ты был в колледже».

«Не–а. Бросил».

«А–а, ты был в армии».

«Не–а». Рукой, где была сигарета, брат Селены постучал себя по левой стороне груди. «Моторчик», — сказал он.

«Сердце, что ли? — переспросила Джинни. — Что у тебя с ним».

«Я не знаю, что, черт побери, с ним. У меня был ревматизм в детстве. Чертовы боли в…»

«А разве тебе не следовало бросить курить? Я серьезно, разве тебе не следовало бросить курить и тому подобное? Доктор сказал моей…»

«А–а-а, они много чего говорят», — сказал он.

Джинни на время прекратила огонь. Впрочем, ненадолго. «Что ты делал в Огайо?» — спросила она.

«Я‑то? Работал на треклятом авиазаводе».

«Ну да? — переспросила Джинни. — И как оно?»

«И как оно? — передразнил он. — Да я был просто потрясен. Я просто таки обожаю самолеты. Они такие классные».

Джинни уже слишком увлеклась, чтобы оскорбиться: «А ты долго работал там? На авиазаводе».

«Да я не помню, господи. Тридцать семь месяцев». Он поднялся и подошел к окну. Посмотрел на улицу, скребя себя по позвоночнику большим пальцем. «Ты только взгляни на них, — сказал он, — дураки чертовы».

«Кто?» — спросила Джинни.

«Да откуда я знаю. Все.»

«У тебя опять потечет из пальца, если будешь держать руку вниз,» — сказала Джинни.

Он услышал ее. Поставил левую ногу на подоконник и пристроил больную руку горизонтально на бедре. Он все смотрел вниз на улицу. «Ничего, скоро все отправятся на чертову призывную комиссию, — сказал он. — Мы будем воевать с эскимосами на этот раз. Знаешь об этом?»

«С кем?» — спросила Джинни.

«С эскимосами… Да разуй же ты уши, наконец».

«Почему с эскимосами?»