МАКС. Не нравится – вали.
ЛЕННИ. Ухожу. Чтобы нормально пообедать.
МАКС. Ну, вали! Чего ждешь?
ЛЕННИ
МАКС. Я сказал, мотай отсюда, вот что я сказал.
ЛЕННИ. Будешь со мной так разговаривать, папаша, – вылетишь сам.
МАКС. Да ты что, сука…
ЛЕННИ. Но, папочка, ты же меня не ударишь, а? Не надо меня бить, папа, пожалуйста, не надо. Я не виноват, это они. Я ничего такого не сделал, отец, честно. Не лупи меня палкой, отец.
В пьесе Дмитрия Богославского «Тихий шорох уходящих шагов» учительница Зина, страдающая алкогольной зависимостью, вместе с сестрами и братом приходит на кладбище к могилам родителей. Вначале на ней маска «Я слабый» – она как будто бы переносится в детство, когда мама пела ей колыбельные. И в самом конце диалога она резко меняет маску на «Я сильная» и атакует брата.
ЗИНА. Людей бессмертных нет… как мама пела… как пела…
Баю-баюшки-баю,
Живет мужик на краю,
Он не беден, не богат,
У него много ребят.
ЛЮДМИЛА. Зинка, а ну хватит стонать.
ЗИНА. У него много ребят,
Все по лавочкам сидят,
НАТАЛЬЯ
ЛЮДМИЛА. Ну так а что она…
ЗИНА. Все по лавочкам сидят,
Кашку масляну едят.
НАТАЛЬЯ
НАТАЛЬЯ. Маникюрный набор, 26 предметов плюс крем.
ЛЮМИЛА. Спасибо, сестричка.
ЗИНА. Кашка масленая,
Ложка крашеная.
Ложка гнется,
Нос трясется,
Сердце радуется.
ЗИНА. Ой, мамочки мои… давайте наливайте, что не помянуть по-человечески?
АННА. Простите…
ЛЮДМИЛА. Куда ты, Анька?
АЛЕКСАНДР. Аня! Аня…
АЛЕКСАНДР. Ну что же ты опять? Опять все повторяется. Да неужели хотя бы на кладбище нельзя по-человечески…
ЗИНА. А что ты на меня орешь?
АЛЕКСАНДР. Зина, перед родителями, слышишь, перед родителями стыдно? Господи, Зина…
НАТАЛЬЯ. Все, успокоились.
АЛЕКСАНДР. Что успокоились? Наташка, ты посмотри, что с ней творится.
ЗИНА. Со мной все в порядке. За собой следи. Пенсия военная не учительская зарплата, так что не надо. Живешь, вон, в родительском доме. И что мне, выпить нельзя? Фуф, все чистоплюи такие стали, я не могу.
Музыка
Звучание вашего диалога – немаловажная примета вашего авторского стиля. Давид Бурлюк ассоциировал звуки с их визуальной частью и написал об этом стихи:
Подумайте о том, как разговаривают ваши персонажи: какая у них интонация, ритм. Предпочитают ли они фразы с гласными или любят шипящие звуки? Может быть, говоря ритмично, с повторами, напевно, ваш персонаж хочет убаюкать, загипнотизировать, очаровать собеседника? Может быть, все говорят в каком-то одном стиле и тогда ваша пьеса целиком движется в сторону поэзии, приобретает дионисийские черты?
В романе Набокова «Лолита» мы встречаем диалог, построенный на косноязычии героя, вызванном его волнением и страстью, произнесенный интимно, почти шепотом.
«Чем поцелуй пыл блох?» – пробормотал я, дыша ей в волосы (власть над словами ушла).
«Если уж хочешь знать», – сказала она, – «ты делаешь не так, как надо».
«Накажи, как».
«Все в свое время», – ответила виновница моего косноязычия.
В пьесе Евгении Некрасовой «Сестромам» героиня говорит о себе в третьем лице, и текст ее имеет сложный ритм, созданный длинными и короткими предложениями, особым порядком слов, паузой долгого «ииииии», связками уменьшительно-ласкательных суффиксов. В него заложены повторы, игра слов, созвучия: мяту-мяу, сестромам – страта, богемщина-бог, заманалась-мама.
АНЕЧКА. Анечка – всюду ладненькая, маечки под курточкой, кеды, бритые височки, острые крылышки-лопатки. Расправила, полетела. Ровный хипстер без истерик, но с щепоткой богемщины. Бог любит таких, как Анечка, средненьких, ладненьких повсюду. Все во мне хорошо, кроме Сестромама. Да и не в самом Сестромаме дело, а в долге к Сестромаму мотания. Долге говорения. Долге выслушивания. Долге делания вида. Сестромам хворал всеми заболеваниями, которые могут только влезть в живот. Овощи ел вареные, пил кисель и заварную мяту. Мяу – орала кошка. Аня, ты почему в таких низких брюках – холодно! Дно твое женское перемерзнет. Рожать не будешь (будто Сестромам весь изрожался). Хохлилась, строила рожицы, заманалась уже. Не сестра – мама. Сестромам какой-то. Такая страта любви. Видите-видите, сейчас начнется, юбку расправит на коленках – ииииии: когда-замуж-выйдешь?!