Как рождаются мифы XX века

говорят, иллюзии памяти становятся как бы лично

пережитыми. Происходит хронологический сбой способа

восприятия образа — вызванный рассказом, он путается

с реальностью. Этот механизм связан с переработкой

устной информации, поэтому является чисто

человеческим. Возникновение же его можно отнести к ранним

этапам становления психики. У нашего предка этот

эффект мог проявиться в том, что спустя какое-то

время после наблюдения явления и получения объяснения

или просто после рассказа он мог «вспомнить», что

когда-то уже видел это олицетворенное явление, образ

которого на самом деле был создан его воображением

в момент прослушивания рассказа-объяснения.

Действие перечисленных психических механизмов

вызывает у человека убежденность в том, что он и в

самом деле видел этот мифический, фантастический

персонаж, слышал его, иногда в случае галлюцинации

даже входил с ним в контакт—например, беседовал,

получал ценный совет или, наоборот, «порчу». Наши

далекие предки были гораздо эмоциональнее нас и о

каждой такой «встрече» или «воспоминании» они

обязательно рассказывали сородичам. Это и была былич-

ка. Рассказ производил сильное психологическое

воздействие на слушателей и убеждал колеблющихся, если

таковые вообще могли быть, в реальности мифа,

способствовал его закреплению.

С рассказыванием связан еще один психологический

механизм, который носит название конфабуляция. У

людей эмоциональных, а именно такими были наши

предки, в процессе рассказа начинает работать

воображение. В результате рождаются подробности и детали,

которых не было на самом деле и которые никак нельзя

было наблюдать. Увлекающийся рассказчик,

сочиняющий «охотничьи рассказы», может быть вполне

нормальным человеком, не преследующим никаких

корыстных целей, не имеющим намерения обмануть

слушателей, но может быть и психопатической личностью, так

называемым «патологическим лжецом». В мировой

литературе представлен весь спектр таких выдумщиков:

и Шервинский из «Дней Турбиных» М. Булгакова, и

гоголевский Ноздрев, и барон Мюнхгаузен, и многие,

многие другие. Для детей жанр «охотничьих

рассказов»— явление нормальное и весьма частое.

Мальчишка-фантазер может вдохновенно выдумать

занимательную историю, в которой он, как правило, является

главным действующим лицом. Причем сам выдумщик верит

в правдивость своего рассказа и в ответ на попытки

разоблачения или проверки искренне обижается.

Когда могло сложиться это свойство психики?

Видимо, не раньше, чем человек начал говорить. Если

учесть, что наш детский возраст в какой-то мере

является повторением ранних стадий развития человечества,

то конфабуляция появилась у наших предков давно.

Ф. Энгельс писал, что «духовное развитие ребенка

представляет собой... сокращенное повторение умственного

развития... предков». А это значит, что конфабуляция

в те далекие времена была свойственна не только

детям и выдумщикам, но, по-видимому, всем членам

древней общины. Благодаря ей мифические персонажи

получали биографии, родословную, атрибуты, наделялись

внешними признаками, характерами, вкусами,

слабостями, свойственными людям. Постоянно усложнялся

сюжет, добавлялись подробности, живописные детали.

Тем самым конфабуляция превращалась в один из

факторов, который обеспечивал сюжетное развитие

мифов.

Любая развивающаяся система стремится к

стабильности. Таким стабилизирующим фактором стал

психологический механизм первой информации.

Проявляется он в том, что человек, даже критически

мыслящий, воспринимает первую словесную информацию о

чем-либо как более правильную, нежели вторую на ту

же тему, но в чем-то отличную от первой. Объясняется

это тем, что первая информация уже прошла через

сознание и подсознание, успела стать «своей», более

близкой, чем любая другая. Поэтому новая информация

воспринимается как «чужая», а посему и заведомо

неправильная.

Механизм первой информации является чисто

человеческим, поскольку связан с речью, но восходит он,

по-видимому, к одному из древнейших свойств психики

животных — к так называемому запечатлению, или им-

принтингу, чем и объясняется его эффективность. Мозг

новорожденного программируется первыми

впечатлениями, которые можно стереть, лишь нарушив

структуру самого мозга. У людей биологический импринтинг

сопровождается чисто социальными факторами:

программированием основ этики, поведения, знаковых

систем, в первую очередь родного языка,, который, в

отличие от иностранного, можно забыть, лишь после

нарушения речевых центров мозга. Вполне понятно, что

в первобытном обществе с помощью «импринтинга

мифов» в сознание и подсознание его членов с ранних лет

вместе с языком вводилась и другая знаковая система,

моделирующая мир, — мифологическая. Персонажи

мифов, их облик и дела закреплялись в памяти. Пережив

событие и усвоив его мифологическое объяснение,

каждый индивид воспринимал это объяснение как «свое»,

правильное, а все другие, какими бы разумными они

ни были, считались «чужими», неприемлемыми.

Убежденности в реальность мифов безусловно

способствовали и такие психологические механизмы, как

внушаемость и вера в авторитет. «Внушение основано на

некритическом восприятии и предполагает, как правило,