Необходимость выговориться натолкнулась на барьер в виде несловоохотливого настроения магиструма. На излияния Эйвилин она реагировала либо односложными «угу», «да», «эх», либо сохраняла видимость безучастности. Монологи принцесса не переносила с детства: после них возникало отвратительное ощущение опустошённости – потому вынуждена была смириться с незаинтересованностью соседки в общении и утихнуть. Эмоции, охватившие её после встречи с капитаном «Призраков», постепенно рассеивались. По мере их исчезновения внутри накапливалась свинцовая усталость. Былое рвение к борьбе – подумать только, она держалась за него ещё утром! – дотлевало жалким угольком. За что она намеревалась сражаться? Что собиралась «отвоёвывать», пока Элерт виртуозной отмашкой не выбил из-под неё опору? Честь родителей, народ, традиционные порядки? Родителям на месть наплевать: неотпетые останки догнивали в какой-нибудь яме. Подданные – граждане, поправила она с иронией – «освобождения» от тирании революционеров не ждали: для необразованной черни никакой разницы, перед кем стягивать шапки.
«Власть монарха священна!» – настаивали на проповедях церковники.
«Священна, – соглашались люди. – Священна, покуда нам не надоест».
«Император дарует защиту и процветание!»
«Мало!»
«Император превозносит справедливость закона!»
«Мало!»
Напрасно Элерт распинался о компромиссе. Покойный отец шёл на уступку за уступкой: Парламент, налоги, партии, свободы – чего бы ни запросили бушующие массы. Бесполезные послабления. С народом нельзя договориться. Он понимает язык страха. Губительный просчёт для короны – договариваться с теми, по ком рыдали пули. Мягкость отца сыграла с ним злую шутку. С ними.
— Занимаешься самобичеванием или теряешься в вариантах расправы над Господином-Ничего? – внезапно заговорила магиструм.
— «Господин-Ничего»? – не поняла Эйвилин.
— Капитан не-помню-как-звать, с которым ты ворковала о причинно-следственных связях.
Принцесса потёрла ушибленный при падении подбородок.
— Каких связях?
— Ну-у, – протянула девушка и, изобразив плаксивость, затараторила: – «Почему ты бросил нас?», «Предатель!», «Как ты посмел!», «Он дорожил тобой!».
Тон сменился на вычурно-высокомерный:
— «Я с рождения мечтал предать императора». «Твой папочка – зло во плоти». «Сиди в темнице, прекрасная госпожа, и молись за мою доброту!» – Девушка кашлянула. – Господин-Ничего приблизительно так выразился? Я пр…
— Его зовут Элерт, – перебила Эйвилин.
От смущения запылали щёки. Поправка вырвалась невольно, как само собой разумеющееся. Имя, недавно любимое и вожделенное, вызывало трепет. Вместо того, чтобы забыться кошмаром, оно разносилось в голове настойчивым гулом: громче, громче, громче.
— Элерт, – промурлыкала магиструм. В нарочитой нежности сквозила острота лезвия, режущего вены. – Кто он?
На секунду Эйвилин засомневалась, надо ли отвечать.
— Капитан «Призраков», – вяло поделилась она и пояснила: – Элитный отряд Его Величества. Идеальные солдаты. О них слышала?
— Я не о «Призраках» спросила, – напомнила девушка. – Друзьями были?
— Были.
«Друзьями?»
Неугомонная магиструм прыснула.
— Прекрати! Мы не на допросе. Я намереваюсь выяснить, чего ожидать от этого парня.
— Убьешь его?
— Планирую.
Поправив набитую соломой подушку, принцесса улеглась на койку. От замысла веяло безумием.
— Он «Призрак». Элерт Катлер. Убьешь? Не смеши. Каким образом ты убьешь кого-то неуловимого? Он сменит одежду – и ты не распознаешь его ни на расстоянии, ни вблизи. Господин-Ничего – правильное прозвище. У «Призраков» нет внешности.
— Но ты узнала его.
Очевидность, брошенная столь небрежно, подтолкнула её подскочить и вытаращиться в непроглядную темень второй камеры.
— Для меня он другой!
— «Туман» либо работает для всех, либо не действует, – фыркнула магиструм. – Что означает – «другой»?
Эйвилин закусила губу, разрываясь между желанием швырнуть в девушку кружку и демонстративным имитированием глухоты.
— Я вижу его без искажения, – процедила она.
Что-то щёлкнуло.
— И какой он?
— Красивый.
Выпалила со злостью и, подавившись, захлопнула рот.
— Учту, – уверила магиструм. – Информативный и полезный факт.
Снова щелчок. За ним – вспышка. Эфемерная, в одно моргание – сродни галлюцинации, что наведывались к ней, стоило дать слабину. Не зашипи соседка и не донесись вонь опалённой кожи, она бы бесповоротно поставила крест на психическом здоровье.
— Ты в порядке?