Как Серёжа на войну ходил

И вдруг позади «подкидыша» раздался оглушительный взрыв. Это фашистский самолет не рассчитал высоты и врезался в землю.

Вагоновожатый вытер пот со лба. Трамвай прибавил ходу. И они заторопились в город, чтобы скорей доставить раненого пассажира в госпиталь.

Осенью в пробоины тек дождь. И пассажиры уходили с задней площадки, словно боялись, что здесь снова могут просвистеть пули. Потом вагоновожатый залатал крышу своего вагона. Но люди еще долго помнили о поединке «подкидыша» с фашистским штурмовиком.

И вагоновожатый гордился своим трамваем, который в трудную минуту не сошел со своих главных рельсов.

…Нет, этот «дикий» трамвай снова пропал без вести. Через несколько часов в трамвайном парке будет побудка, веселые трамвайные гонги затрезвонят, как звонки будильников, а «подкидыша» все нет. Он еще не ложился.

Диспетчеру не спалось. Он отругал Варвару, которая бросила своих товарищей ночью в степи, и теперь все еще не мог прийти в себя. Он ходил по комнате и все прислушивался, прислушивался…

А трамвай шел по степи. Снегу нанесло столько, что особенно не разбежишься. Жалко давить колесами тоненькие резные снежинки, а когда на рельсах целые заносы – то смело вперед!

Около заставы вагон как следует тряхнул своего друга, и тот проснулся. Город – не степь, здесь вожатый должен быть на посту.

Вагоновожатый открыл глаза, тряхнул головой. Ему показалось, что он только на минутку смежил веки. Большой квадратной рукавицей он потер глаза. Вожатый невысокого роста, в черной шинели с длинными рукавами. Лицо у него круглое, и поэтому тесемочки ушанки еле сходятся под подбородком. Ушанка надвинута на глаза, и не видно, есть под ней брови или нет. И неизвестно, что скрыто под шапкой: редкие седые волосы или щетинистый бобрик. Видны только чуть приплюснутый нос, потрескавшиеся губы и широко раскрытые воспаленные глаза.

Вожатый ударяет по педали – раздается звон. Передвигает рукоятку контроллера – вагон ускоряет шаг. Трамвай чувствует сильную теплую руку, и ему становится легче.

Трамвайный парк спал, и «подкидыш» въехал в ворота тихо, как на цыпочках, чтобы не потревожить спящих товарищей.

Навстречу полуночнику вышел диспетчер.

– Опять вез? – спросил он вагоновожатого, в голосе его звучал мягкий упрек.

– Никого не вез! – уверенно отозвался старик.

– Но-но-но! – сказал диспетчер с лукавой ноткой в голосе. – Мне Варвара все рассказала. Из-за трех пассажиров трамвай гонял.

И тут вагоновожатый что-то понял. Он улыбнулся. Диспетчер не разглядел улыбки на его старом, усталом лице. Зато трамвай сразу заметил ее.

Трамвай облегченно вздохнул, зажмурил все свои огни, включил тормоза и спокойно уснул.

Пусть стоит старый солдат

Рядом с Алькиным домом растет тополь. Он выше всех тополей в поселке, и ствол его побелен в рост человека. Зимой он ничем не отличается от своих собратьев. Но когда наступает весна и все деревья покрываются клейкой зеленью, Алькин тополь остается без листьев. Только на одной ветке у самой земли появляются свернутые в трубочку бледно-зеленые листья.

Алькина мама говорит:

– Спилить его надо. Он отжил свое.

Но отец качает головой:

– Пусть стоит старый солдат.

Он называет тополь старым солдатом. Это потому, что в годы войны фашистский снаряд срезал у дерева три крупные ветки и выжег в его стволе дупло. Папе тополь напоминает войну. А маме он ничего не напоминает, поэтому ей не жаль тополя. Что касается Альки, то он не представляет себе ни дома, ни скрипучего колодца, ни моря без этого поджарого, высокого дерева. Сколько Алька себя помнит, старый солдат всегда стоял на часах у дома. И листьев у него никогда не было.

Ночью Алька слышит, как море перекатывает гальку. И мальчику кажется, что море грызет большой жесткий сухарь. Только к утру хруст утихает. Вероятно, море разделалось со своим сухарем или сломало об него последние зубы.

Алька бежит к морю. Он торопится, словно боится, что море не дождется его и уйдет куда-нибудь одно. Но море дожидается Альку. И когда мальчик босыми ногами шагает по гальке, оно идет за ним и тихонько грызет свой сухарь. Ступни у Альки грубые, как подметки. Когда он однажды поранил ногу стеклом, фельдшер в медпункте, накладывая повязку, пошутил: «Тебя надо в сапожную мастерскую отправить, а не к фельдшеру».

Теперь, когда попадаются острые камни, Алька высоко поднимает коленки. Он идет по берегу, а море ни на шаг не отстает от него.

В это утро Алька пришел к морю раньше обычного. Солнце только поднялось над горизонтом, и от него шел пар, будто оно перед восходом разок окунулось в море.