Нет. Напряжение лишь нарастало. Я чувствовала себя как в западне. Отец ненавидел мою манеру одеваться – в платья-комбинашки с блошиных рынков, как Кортни и Кейт Мосс. Я весила тридцать восемь килограммов; вид у меня был вовсе не отвратительный. Я пыталась одеваться в стиле гранж! Отец заставил меня каждое утро проверяться в кабинете замдиректора школы. Эти проверки одежды были весьма унизительными. Половина парней-старшеклассников носили рубашки с «HEY НО LET’S GO» группы Ramones. Какая несправедливость!
– Ненавижу его! – рыдала я у матери на плече.
– Папа тебя очень любит, – убеждала она меня. Но любовью тут и не пахло. Скорее, папа, потеряв контроль над старшей дочерью, теперь был одержим контролем над младшей.
Думаете, я преувеличиваю?
– СЛОВО «ФЕМИНИЗМ» В ЭТОМ ДОМЕ БОЛЬШЕ НЕ УПОТРЕБЛЯТЬ! – орет мне папа, вскочив из-за стола (видимо, я… болтала про феминизм?). Лицо у него цвета фуксии. Он вне себя. – ЭТО СЛОВО ЗАПРЕЩЕНО, ЧЕРТ ПОБЕРИ!
Я изумленно гляжу на мать, но она молчит. Серьезно?
В тот вечер я так расстроилась, что взяла подушку, одеяло, забралась в гардеробную Мими, заперлась и уснула прямо на полу. Мне хотелось быть как можно дальше от своего отца.
Не поймите неправильно, я тоже не без греха. Оценки за девятый класс у меня были хуже некуда. А ведь я уже перешла в старшую школу, где они засчитывались. Видимо, это должно было «мотивировать» меня к исправлению… но… я не могла улучшить успеваемость.
Что?! Да не могла я!
Хотя старалась. Определенно старалась! Я совершенно уверена, что старалась.
То есть… Я занималась со всеми этими дурацкими репетиторами, с которыми меня заставляли заниматься. Часами! Занималась! Делала все, что мне велели!
– Никаких подружек в доме, пока не подтянешь успеваемость, – сказал папа. Он решил, что Шебд – круглая отличница! – оказывает на меня дурное влияние. Я, разумеется, была уничтожена. Друзья составляли весь мой мир. А теперь мне запретили даже тусоваться с ними по выходным. Я пошла плакаться к матери, чтобы она помогла мне уговорить отца изменить решение.
– Ты можешь видеться с подружками на футболе, – заметила мама. Глаза у нее были пустые. Мне захотелось ее ударить. Я входила в особую «отборную» выездную команду. Но с теми девчонками не дружила. Мама это знала. А папа был помощником тренера. Он стоял за боковой линией и орал до посинения. Фу, хватит!
На стуле возник очередной «недопустимый» диск: «Pretty on the Inside» группы Hole (с песней «Teenage Whore» – «Малолетняя шлюха».) И папа снова меня наказал. Больше никакой музыки! CD-плейер был конфискован.
– Мама! – умоляла я. – Пожалуйста! Я просто хочу слушать музыку в своей комнате. Сделай что-нибудь!
– Я постараюсь, – вздохнула она.
Однажды, рано вернувшись с футбола, я направилась в свою комнату. И застала там маму, которая учиняла обыск! От неожиданности она подпрыгнула. Все стало ясно: это она таскала мои вещи к отцу… а потом разыгрывала сочувствие, когда я кидалась к ней. Совершенно абсурдная ситуация. Я ее даже не винила. Просто перестала ей плакаться.
Запрет на общение с подружками так и не отменили. Каждый день после школы я шла прямо домой и… сидела в тишине. Впрочем, это отнюдь не вдохновляло меня на выполнение домашних заданий по биологии. Напротив, я начала мечтать о побеге. Как исключение, я действительно очень любила одну книжку, которую мы читали на уроках английского: «Сепаратный мир» Джона Ноулза про интернат в Новой Англии. (Помните, как парень удачно прыгает с ветки дерева, а вслед за ним его более популярный и более спортивный товарищ Финеас тоже прыгает и ломает себе ногу? Красота!) Все это с точно таким же успехом могло происходить в «Диснейленде»: подростки, которые живут отдельно от родителей! Вот уж точно «сепаратный мир».
Но я нигде не бывала. И потому посвящала время изучению того, что меня действительно интересовало: рок-звезд и модных журналов. Представьте мое удивление, когда я открыла один из любимых журналов и увидела… свою обожаемую, всеми охаиваемую рок-звезду – в кутюр! Ошеломляющие фотографии были сняты Стивеном Майзелом. Даже папа согласился, что Кортни выглядит прекрасно. Я пришла в такой восторг, что даже написала в журнал благодарственное письмо (я была слегка того).
Однажды февральским днем после школы я мерзла в нашем новом доме, когда раздался телефонный звонок.
– Это такая-то и такая-то из журнала Vogue, – представилась женщина, когда я сняла трубку. – Кейтлин Марнелл дома? Можно ее к телефону?
И она сообщила: мое письмо редактору будет опубликовано!
– ОБОЖЕМОЙ! – Я старалась не визжать. Лишь бы в Vogue не сообразили, что мне всего четырнадцать, и не передумали.
Письмо появилось в апрельском выпуске:
«Не могу найти слов благодарности, чтобы выразить вам, дорогие редакторы VOGUE, свою признательность за сногсшибательный материал о моей обожаемой богине, (больше не) презираемой Кортни Лав! […] Огромное вам спасибо, что явили богиню – обаятельную, остроумную и действительно красивую – всему миру и моим правореспубликанским родителям! […] Спасибо вам, спасибо, тысячу раз спасибо!