Как слышно

Свалила от режиссера наконец, а бомбер не застегивался. Видно, идея дресс-кода а-ля старье из девятого класса была напрасная. Аня пыталась разорвать нерадивую куртку в клочья. Какой-то пацан помочь хотел, не тут-то было. Уж если Аня не справилась, то ни один криворукий пацан не спасет. К черту застегивать, ладно. Пробежка до метро, на метро к Альке на район. Аня жалела, что у себя на хате не разрешила вписки, она теперь тоже ведь самостоятельная. Живет в Ясеневе. Так бы точно все ждали и помнили про салат. Спрашивали бы: «А какое вино ты хочешь, дорогуша?» Но мама с папой внушили: чти память покойного дедушки, соседи гнусные и ранимые. Никаких гулянок.

У Альки не ложились до пяти утра, а в три часа ночи Аня поняла, что имеется великий смысл блевать. Пошла в туалет прямо из подъезда, где курили, не разуваясь. В туалете колени морозила плитка и улыбался младенец с упаковки от туалетной бумаги. Аня блевала салатом из водорослей, который, оказалось, купили. И роллы, какие она любит, – с угрем. Подруги знали, что у Ани мутки, заботились. То этот Антон зовет на свидание, то непонятно чего. Типичный пофигист. Но что толку, проговорили правду-матку, а никого интереснее все равно нет. Антон – фигура икс, рисует граффити, заканчивает учебу. Он подошел к Ане на сессии. «Нужна помощь?» Аня не устояла, попросила подсказок, хотя предмет вызубрила до второпях не почищенных зубов. У Антона соломенные кудри на очень широких плечах. И пахнет краской. Или это слухи бегут вперед запаха? Кстати, насчет запаха – где тут освежитель? Запачканный бомбер сунула в мусорку.

Утром в Ясенево домой от Измайлова пилить где-то семьдесят минут вечности. Душно в подземке, мелкая пыль от мраморных колонн забивается в горло. Горло дрожит в такт качке вагона и просит влаги. Айфон вибрирует. Может, вернулось оно? Приглашение от Антона в кино, которое отменилось за день до? Оправдание тогда было стремнейшее из возможных – болеет собака. «Ага. Ты просто нашел себе дуру с сиськами, потому что в курсе, что ей, дурой с сиськами, будет управлять легко, а мной нет. Мне ты не разобьешь тарелку о ламинат, как тот неизвестный сосед». Соседскую ругань Аня слышала прекрасно, когда у Альки курили в пролете падика и град шел такой, что из-за стекольной дрожи кадка с цветами рухнула с подоконника. Земля из кадки рассыпалась по бетону, а Женька сказала: «Земля – это черный снег. Просто мы не замечаем, как она тает». Получается, метро – тоннели под снегом. Вагон загромыхал возле «Курской». Вытирая пот со лба, Аня открыла уведомление: в вотсапе мама напомнила про показания счетчиков. «Точно, надо снять. На Госуслугах ЖКХ найти и дальше… так, подожди…»

Сегодня воскресенье. Значит, потом. Сегодня пора думать о другом, о большом. О фланелевых рубашках, о майках с принтами. На конкурс нужно новое слово и новый протест – воротник на воротник. Два воротника, рубашка поверх поло – крик и кринж. Такой контркультуры не видали в подвалах Бронкса, но надо сделать ее красивой. Секонды надоели хуже Баленсиаги, однако рубашка, специально рваная на локте, вышла из обихода чересчур давно. Что ж, Аня воскресла от иван-чая, и за дело. Вот а что, если у рубашки отрезанный воротник с нарочитой каймой, нет пуговиц, а вместо пуговиц и петель – крючки, как рыбки и с удочками рыбаки? Аня до ночи сидела за компом, изматывала себя и трахала фотошоп, рисовала, как сочетать несочетаемое, потом встала, огляделась. В углу сервант с рюмками. Рядом ворсистый диван, кусала ныне мертвая собака, выделывая дивану по краям две хищные разинутые пасти. Аня подошла к серванту и обратилась к себе, ища отражение в рядах рюмок: «Милая, забей на Антона-гондона, твори, не отвлекайся. Хорошо бывало, значит, будет и прекрасно». Всю ночь она нарочно слушала старые альбомы. Размышляла, что все-таки Nirvana – второй сорт, для нормисов, а настоящий гранж придумали Pearl Jam, записав «Десятку». «У них раскатистый вокал, грязь поэнергичней», – так Аня решила. (Я с ней не согласен. Для меня, наверное, вершина гранжа – ранний Tool, опийный и потный.)

Утром понедельника был в разгаре апрель, вернее, был он в разливе талых ручьев вдоль бордюров. Апрель провоцировал Аню прогулять пары и читать Библию. Если вдруг забыли, Христос для Ани – бог любви. А стирать вещи в пожилой машинке – игра в рулетку. Заклинит ли снова дверцу до боев с отверткой? Какие тут Антоны, когда считаешь, сколько чистых трусов, а месячные скоро и надо чекнуть, остались ли дорогущие, но крутые прокладки на четыре капли. Ане хотелось экономить, а не просить у мамы денег. Пусть и понятно, что пока рановато студентке вовсю работать.