В семь утра из подвала универмага, где располагался штаб Паулюса, выполз немецкий офицер с белым флагом и доложил командиру стоявшего поблизости советского танка о готовности капитулировать. Командир разведгруппы, старший лейтенант Федор Ильченко вспоминал: «По лестнице, ведущей в глубь подвала, мы еле протиснулись — она была буквально облеплена немецкими солдатами. По моим подсчетам, там находились не менее полутора тысяч человек. В подвале стоял ужасный запах — немцы справляли нужду прямо там, так как боялись артиллерийского огня и уже несколько дней кряду не выходили на улицу. К общему смраду примешивался запах гниющих ран (в подвале было очень много раненых) и тухлой конины, которой немцы питались в укрытии. Пройдя большой коридор, мы попали в некое подобие кабинета — это и был штаб. Он был пуст, но тут из-за шторки, которая вела в соседнее помещение, начали один за одним выходить немецкие офицеры. Сначала представился генерал Росске (командующий Южной группой немецких войск), следом за ним вышел начальник штаба 6-й армии генерал-лейтенант Шмидт. Увидев его, я решил было, что это и есть Паулюс. Шмидт выглядел значительно старше Росске и по виду, как мне показалось, потянул бы на командующего армией. Потом из соседней комнаты вышли еще несколько офицеров, в том числе и личный адъютант Паулюса Вильгельм Адам.
„Фельдмаршал ожидает вас в соседней комнате, только идите туда один“, — сказал он. Я зашел. В комнате за шторкой было намного светлее — на большом столе, накрытом зеленой бархатной скатертью, стояло несколько коптилок, сделанных из гильз. Я сразу обратил внимание, что на одном из стульев стоит аккордеон. В углу на топчане лежал Паулюс. Его мундир висел на стуле. Увидев меня, Паулюс медленно поднялся. Видно, что он был очень плох, — осунувшийся, изможденный, небритый, в замызганной одежде. В отличие от своих офицеров, Паулюс старался не смотреть мне в глаза и не подал руки. Он лишь сказал тихо: „Я хочу, чтобы сюда приехал представитель штаба вашего фронта. Шестой армией я больше не командую“».
Плененный Паулюс был в погонах генерал-полковника. Но когда его арестовывали и обратились в соответствии с мундиром, он тут же заявил о своем новом генерал-фельдмаршальском звании…
Рано утром 2 февраля капитулировал северный «котел», а в полдень того же дня — южный. Войска каждого «котла» сообщали в Берлин о своей сдаче по радио. В каждом случае последняя радиограмма заканчивалась словами: «Да здравствует Германия!».
Тысячи обовшивевших немцев потянулись в плен. Они брели, съежившись от лютого холода, в драных и грязных зеленых шинелях, поверх головных уборов было намотано тряпье, на сапогах или ботинках — боты из соломы. Некоторые колонны шли вовсе без охраны. Колонну обычно вел назначенный старшим немецкий унтер-офицер, в руках которого был белый листок бумаги с надписью по-русски: «Бекетовка» (пункт назначения). Регулировщик читал листок и указывал направление. Германский разведывательный самолет, пролетавший над Сталинградом 2 февраля в 2:46 дня, радировал: «Никаких признаков боев в Сталинграде нет».