Я продолжала гладить широкий шрам. Интересно, что же так изуродовало плоть? Кто мог сотворить такое с Люциусом? Да и с кем угодно?
— Расскажи, — попросила я. —
Мне нужна была правда о Люциусе. О его жизни. О его прошлом. О его желаниях.
— Джессика, — простонал он, обнимая меня и притягивая к себе. — Давай не будем тратить время на разговоры. Просто наслаждайся
Я дотронулась до шрама под челюстью Люциуса.
— Джессика…
— Ты и вправду этого хочешь? — прошептала я.
Он взял мою руку и провел жесткими губами по ладони;
— Чего, Джессика?
— Того, о чем ты говорил в классе?
— В классе? — недоуменно переспросил он.
— Ты хочешь горькой, жестокой, несчастной любви? Тебе на самом деле нужно именно это?
Мои слова будто перерезали невидимую нить между нами. Люциус, не выпуская моей руки, осторожно, но твердо оттолкнул меня и поднялся на ноги.
— Люциус?
Он мрачно улыбнулся, будто между нами ничего не произошло.
— Время идет, а белье до сих пор не сложено, — саркастически заметил он и вытащил из груды футболку. — Наследник рода Владеску под давлением обстоятельств непреодолимой силы готов разобрать белье, однако гладить он не будет никогда!
Я дотронулась до его руки и задала тревожащий меня вопрос, хотя ответа знать не хотела:
— Что происходит между тобой и Фейт?
— Фейт? — переспросил Люциус, отказываясь смотреть мне в глаза.
Я села на край кровати:
— Да. Фейт.
— Она меня интригует, — сознался он.
— Почему? Чем она тебе нравится?
Как будто бы я сама не знала! Люциус Владеску мог сколько угодно рассуждать о красоте женских изгибов, о кудрях и о важности физического присутствия в мире, но, в конце концов, он, как и любой другой мужчина — как любой парень, — западал на худеньких блондинок с плоским животом, маленькой грудью и тощей задницей, полускрытой дурацкой мини-юбкой.
— Джессика, — раздраженно начал Люциус, — несколько месяцев я пытался выяснить, как ты можешь питать склонность к крестьянину, но так и не получил удовлетворительного ответа. Наверное, такие вещи объяснению не поддаются.
— Значит, тебе она
— Я высоко ее
От его признания мне стало нехорошо, хотя ответ не оказался для меня неожиданным.
Люциус вздохнул, сел рядом со мной на кровать и уставился в стену.
— Что ты имеешь в виду? Почему ты говоришь так, будто пакт уже не имеет значения? А как же война?
— Ты сама не веришь ни в пакт, ни в войну.
— Теперь верю.
Люциус проигнорировал мое признание, хотя совсем недавно мечтал это услышать.
— Предстоящий рождественский вечер — социально значимое событие, так? — с легкой улыбкой осведомился он. — Все ждут его с нетерпением. Туда хотят пойти все девушки. Коротышка вырядится в свой лучший пиджак и пригласит тебя…
— Что касается Джейка… — начала я и осеклась.
— Знаешь, я с Джейком не пойду. Мы вроде как… разошлись.
Люциус пожал Плечами и снова занялся бельем:
— Джессика, поступай так, как лучше для тебя.
— А ты, видимо, будешь делать так, как лучше для тебя, — мрачно проговорила я.
— Это Америка, о чем мне неустанно напоминают на уроках социологии, — заметил Люциус. — У всех есть выбор. — Он изобразил руками шкалу измерения. — Пепси или кока-кола? Гамбургер или чизбургер? Старый приятель или новый?
— Кстати, а как же Этан? — спросила я. — Они с Фейт уже давно встречаются.
— Джессика, я только что сказал: у всех есть выбор. У Фейт есть выбор. Этан не имеет на нее права — кольца у нее на пальце я не заметил.
Конечно, у Фейт был выбор — и она выбрала Люциуса. Я заметила это и в спортзале, и на уроке литературы. Я заметила это во время соревновании, когда она инстинктивно схватила меня за руку, наблюдая за выступлением Люциуса. Я просто не хотела себе в этом признаться. Все происходило у меня на глазах, но я предпочла оставаться слепой.
Люциус улыбнулся, и в его глазах мелькнула печаль.