– Наверное, дерево сгнило или древоточцы завелись. В общем, кусок балясины отвалился и упал как раз там, где его не видно. Десять к одному, что леди Эмили наступила бы на обломок, подвернула ногу и скатилась вниз на целый лестничный пролет. Если бы я не увидела его вовремя и не подобрала, прежде чем она вышла на лестницу… Боже мой! Боже мой, мама!
– Вот и я то же самое говорю! – Миссис Капп была близка к экстазу.
Вероятно, данный инцидент подлил масла в огонь и усилил чувство ответственности Джейн. Она начала отслеживать передвижения своей госпожи со сверхъестественным рвением и завела привычку два-три раза в день заходить в спальню и тщательно ее обследовать.
– Возможно, я настолько ее люблю, что от этого затмение нашло, – сказала она матери, – но ничего не могу с собой поделать. Мне нужно знать все, чем она занимается; вот и хожу по территории, чтобы убедиться – там, где она будет гулять, все в порядке. Я так горжусь ею, мама, так горжусь, словно сама не чужая в семье, словно я не простая горничная. Представь, как будет чудесно, если она и дальше будет здорова и все пройдет, как должно. Представляешь, что это значит для джентльмена, чей род насчитывает девятьсот лет! На месте леди Марии Бейн я перебралась бы сюда и не бросала маркизу. Даю слово, меня ничто не заставит ее покинуть.
– Как хорошо о вас заботится горничная, – заметила Эстер. – Она вам очень предана и готова защищать вашу жизнь всеми доступными ей способами.
– По-моему, она предана мне так же, как Амира предана вам, – ответила Эмили. – Уверена, Амира тоже готова защитить вас.
Преданность Амиры в те дни приняла форму глубочайшей ненависти к женщине, которую она рассматривала как врага своей госпожи.
– Большое зло, что она занимает это место, – говорила Амира. – Она уже старая. Какое она имеет право думать, что может произвести на свет сына? Ее постигнет неудача. Она заслужила всех несчастий, которые только могут случиться.
– Порой, – сказала как-то леди Уолдерхерст Осборну, – у меня возникает чувство, что Амира испытывает ко мне неприязнь. Она как-то странно на меня посматривает.
– Она вами любуется, – ответил он. – Видит в вас что-то сверхъестественное, из-за высокого роста и свежего цвета лица.
В парке поместья имелся большой декоративный пруд, темный и живописный – из-за исполинских вековых деревьев, окружавших его кольцом, и растений, которые росли по берегам. Белые и желтые ирисы, бурые бархатистые тростники образовали густые заросли у самого края пруда, а кувшинки плавали по водной глади, утром поднимаясь на поверхность и раскрываясь, а вечером вновь погружаясь в глубину. Липовая аллея вела к замшелым деревянным ступенькам, по которым можно было спуститься и сесть в лениво колыхавшуюся лодку. В центре пруда находился остров, где некогда посадили розы и позволили им одичать; весною сквозь травы пробивались нарциссы и покачивали головками, распространяя вокруг сладкий аромат. Леди Уолдерхерст открыла для себя этот уголок еще в медовый месяц. Ведущая к пруду аллея стала ее любимым маршрутом для прогулок, а скамья под деревом на островке – любимым местом для отдыха.
– Там очень тихо, – говорила она Осборнам. – Когда я пересекаю старый мост и сажусь среди зелени с книгой или рукоделием, остальной мир словно перестает существовать. Все звуки исчезают, кроме шелеста листьев да всплеска крыльев, когда птицы садятся на воду. Похоже, они меня совершенно не боятся. И дрозды, и малиновки. Птицы знают, что я сижу тихо и просто смотрю на них. Иногда подбираются совсем близко.
Она действительно привыкла брать с собой все, что нужно, и проводила долгие часы в этом милом и уединенном уголке, писала письма или шила, испытывая настоящее блаженство. Ей казалось, что жизнь день ото дня становится все прекраснее.