Как сторителлинг сделал нас людьми

Маргаритомантика! Гиацинтожающая раздражойчивость! Цветы. Облако. Брут и Кассий, впрочем, озабочены исключительно трехглавыми языками, нашептанным своеволием и тенями, умножающимися тенями (язычок в кошельке да с носовым платком из пухавони), о бесчисленные факторы, и с этим они берутся за разрешение своего спора. Сколь остроумны замечания переполненного горем мавра! Платом зараженный древен как мир; всецело и с каждой стороны издают вздохи небеса. Что, если она любит Победителя меньше, чем причиняет страдания овеявшей его славе? Вероятно, этим путем был выдут воздух половины мира, и теперь он несется, свободный как ветер, и смешивается с чернью. Или либо, либо или[82].

В отличие от написанных виртуозным, но легко читающимся языком «Дублинцев», «Поминки по Финнегану» практически недоступны для понимания. Гений Джойса неоспорим – только представьте, какая преданность своему делу требовалась для создания этих семисот страниц, – и «Поминки…» можно считать настоящим литературным мятежом. Единственное, что не сможет сделать ни один читатель, – это насладиться самим течением истории, проникающей в самую суть человеческого сознания и оставляющей неразгаданной самую главную тайну: что будет дальше?

Гертруда Стайн восхваляла себя и других писателей (например, того же Джойса и Марселя Пруста) за создание произведений, в которых «ничего не происходит… Для наших целей события не так уж и важны»[83]. В них действительно не происходит ничего – и их не хочет читать никто, кроме специалистов-литературоведов. Да, они все еще переиздаются, но их основными покупателями остаются либо педанты-самоучки, задавшиеся целью непременно освоить всех классиков, либо студенты, вынужденные следовать рекомендациям преподавателя.

Как считает лингвист Ноам Хомский, все человеческие языки сходны по своей природе; эта гипотеза получила название универсальной грамматики. Думаю, некоторая часть этой модели применима и к творчеству. Не важно, насколько далеко в прошлое мы путешествуем по истории литературы; не важно, насколько мы погружаемся в неизведанные области мирового фольклора и мифологии, – все сюжеты похожи друг на друга как две капли воды. У мира фантазий есть собственная универсальная грамматика, согласно которой герои сталкиваются с проблемами и преодолевают их.

Впрочем, присущее этой грамматике единство распространяется не только на «скелет» истории, но и на ее «плоть». Многие исследователи мировой литературы замечали, что все произведения вращаются вокруг десятка тем[84]; все они проистекают из основных вопросов существования человека. Есть истории о любви и сексе, о жизненных испытаниях и страхе смерти – и, конечно, о власти. Никто не рассказывает о том, как он лежал в ванне, ехал на работу, обедал, болел гриппом или варил кофе – разумеется, если эти эпизоды не являются важными для понимания все тех же основных философских проблем.

Почему так ограничен набор тем, на которые мы пишем и придумываем, и почему так важна правильная организация рассказа? Почему истории существуют именно по таким законам? Полагаю, что вопрос о структуре подводит нас к теме основной функции повествования: если человеческий мозг создан для фантазий, фантазия вполне может вносить в него собственные изменения.

Вместо нас умирает герой

У пилотов истребителей ВМС чрезвычайно сложная работа[85]. Наверное, самое трудное – это посадка двадцатитрехтонного самолета на стопятидесятиметровую взлетно-посадочную полосу корабля, идущего со скоростью до тридцати узлов. Авианосцы поистине грандиозны, однако не стоит недооценивать мощь океана; движение палубы зависит от высоты волн. В трюме корабля находятся тысячи людей, огромное количество ракет и бомб, а также ядерный реактор. Пилоты должны быть способны приземлиться в любую погоду и даже в полной темноте; при этом необходимо не повредить самолет, не допустить человеческих жертв и тем более не стать причиной повреждения реактора. Разумеется, сначала будущие летчики упражняются в симуляторах, позволяющих привыкнуть к обстановке реальной кабины, но исключающих риск аварии и возникновения пожара.

Рис. 13. Бомбардировщик SB 2C «Хэллдайвер» заходит на посадку на палубу авианосца «Йорктаун» во время Второй мировой войны