P. S. Так случилось, что эта статья была последним текстом, который Андрей Пахомов держал в руках. Он понимал, что как современный художник состоялся более всего в своих циклах последнего пятилетия. Вместе с тем он не решался показывать их сколько-нибудь широко – все-таки он был человеком академической системы и среды, а его «Головы» и «Торсы» слишком многое оставляли позади как лишнее обременение. Это многое касалось конвенциональных представлений о школе, каноне, «качестве», «заслугах» и пр. Пахомов, думаю, не очень-то рассчитывал на поддержку, во всяком случае, в привычной ему среде. Даже мне, знавшему Пахомова несколько десятилетий, он показывал свои вещи с некоторой опаской и внимательно следил за моей реакцией. При этом, уверившись, что эти произведения оценены по достоинству, он продолжал нервничать: достаточно ли адекватно они будут проанализированы, будут ли считаны интенции, прочувствованы нюансы? Дело здесь было не в самоутверждении, Андрей знал себе цену и в коллекционировании похвальных отзывов не нуждался. Дело было в самореализации: он твердо выбрал путь, наконец-то ощутил себя не «хранителем огня» – традиции, школы и других «долгих дел», а современным художником. И рассчитывал в этом качестве представителя contemporary art на понимании. Ничто не предвещало, что этим циклам суждено было стать завершающими. Перечитывая статью, я нашел, что слишком акцентирую моменты, связанные с переходом художника в новое качество: вся проблематика преодоления канона, связанные с этим рефлексия, переживания, сомнения и страхи, выглядят сейчас слишком личной. Важен результат: все те же «Головы» и «Торсы», которые «отвечают» за Пахомова как современного художника. И все же ничего менять в тексте я не стал: в конце концов, не так много у нас признанных художников, которые сквозь отвердевшие наслоения успеха, признания, репутации, инерции жизни рискнули «пробиться» к себе, к своему истинному я. Поэтому и связанная с этим жестом рефлексия поучительна.
Коллекции
Жан-Жак Гуерон. Русское нонконформистское искусство
За последние полтора десятка лет мне приходилось описывать около двадцати «русских коллекций» – как специально посвященных неофициальному искусству, так и более широких по охвату, то есть включающих и произведения художников, выступивших уже в постсоветское время. Должен сказать, собрание J. J. Gueron’а произвело на меня сильное впечатление. Вроде бы оно принадлежит сложившейся типологии: неофициальное или «другое искусство», андеграунд, второй авангард, нонконформизм – под этими названиями традиционно изучалось и собиралось искусство, объединяемое неким вызовом позднесоветскому официозу, «коммуникацией по поводу свободы» (Ю. Герчук). Для некоторых собирателей (Нортона Доджа, например) это противостояние, сама этика сопротивления официозу являлись моментами эстетическими. В первые послесоветские годы, период интеграции русского искусства в транснациональный художественный процесс и особенно – в арт-рынок политический бэкграунд тоже был важен. Публичный интерес стимулировали как реальный отсвет социальной истории, объективно лежащий на этом материале, так и сложившаяся к тому времени мифология сопротивления. В последующие десятилетия оппозиция официальное/неофициальное казалась мне несколько рутинной, акцентировка политического, на мой взгляд, отвлекала от новых вызовов. Кроме того, сюда вмешивался и коммерческий фактор: многие коллекционеры воспринимали участие «своего» художника в перипетиях отгремевших боев как своего рода верификацию и дополнительный бонус.
И вот снова «Gueron’s collection. Russian non-conformist art».