Как Том искал Дом, и что было потом

Том смотрел, как Джос складывает вещи. Она суетилась и болтала без остановки. От возбуждения ее прямо трясло. Говорила, что вернется самое большее через неделю. Что он не должен волноваться. Что она остановится у приятельницы. Потому что — вот везенье так везенье! — та живет прямо напротив того места, куда она едет. И она ее пригласила. Очень мило с ее стороны, правда?

— Я смогу тебе позвонить?

— Ну конечно… погоди. Я где-то записала телефон.

Она порылась в сумке. Потом вывернула ее на стол. Из сумки вывалилась гора каких-то бумажек, мелкие монеты, слипшиеся конфеты, тюбик с помадой, брелок с фонариком, сломанные карандаши, упаковка мини-тампаксов, пачка бумажных носовых платков, цилиндрик аспирина, удостоверение, спички… Слушай, некогда сейчас искать. Что толку нервничать из-за всяких глупостей? Ей еще чемодан нужно уложить.

Она собиралась его закрыть, когда Том протянул ей подарок. Она удивленно вскинула брови. Он потупился. И сказал, чтобы она открыла его потом. После операции.

Джос стояла на пороге, полностью готовая.

— Вот черт, забыла найти номер телефона. Ну ничего, пришлю Лоле сообщение. Вообще-то, мы с ней давно не виделись, но тут дело такое… Передаст, не развалится. Просто зайди в парикмахерскую и спроси у нее. И вот еще что. Я оставила немного денег в черной шкатулке, на всякий случай. Но они ведь тебе не понадобятся, верно?.. Ты теперь у нас богатей, с твоими-то заработками на рынке!

Он через силу улыбнулся. Она ущипнула его за щеку, пощекотала за шейкой и поцеловала:

— Пока, Томик-гномик…

Он прижался к ней.

— Вот вернусь, а ты меня не узнаешь. Может, даже разлюбишь…

Он пожал плечами. Навернулись слезы, но он их удержал. Она привязывала чемодан к багажнику мопеда.

— Мам, я вот что хотел тебе сказать. Сэмми, ну, тот твой приятель, с которым ты поругалась… Он знает, что ты моя мать.

— Это Лола ему сказала?

— Не знаю.

— А ты… Ты с ним разговаривал?

— Немного…

— Он у тебя спрашивал, когда ты родился?

— А что?

— Спрашивал или нет?

— Угу.

— И ты ему сказал.

— Да.

— Умно. Ну что ж… Рано или поздно это должно было случиться. Я поехала. А то на поезд опоздаю.

Она надела шлем, завела мотор. Из выхлопной трубы повалил дым. И, уже отъехав на приличное расстояние, крикнула:

— Передай своему папаше, что он…

Последнее слово Том не расслышал. И не очень уверен, что правильно понял остальные.

Хотя нет, все он понял.

Он на мгновение замер, глядя на пустую дорогу. Ни дыма. Ни шума мотора. Все рассыпалось.

И ему собирать осколки.

45 Просыпайтесь

— Жослин! Просыпайтесь! Все позади…

Мягкий голос анестезиолога ласкал ей ухо. Откуда-то из глубины комнаты лилась приглушенная музыка Баха. Наверно, он купил себе другой диск. И правильно сделал. Это и правда здорово — концерты для скрипки. Ей не хотелось открывать глаза. Еще нет. Хотелось только слушать голос, который ласково, почти умоляюще звал:

— Жослин…

Как же давно ее так не называли! А может, и вообще никогда. Это имя значилось исключительно в ее документах. Но теперь она потребует, чтобы к ней обращались только так. Жослин — это звучит нежно, немного протяжно. Настоящее женское имя…

— Просыпайтесь, мадемуазель Жослин…

Она честно хотела открыть глаза. Но боялась, что голос умолкнет. И оттягивала этот момент. Еще капельку…

— Все прошло хорошо… Вы меня слышите?

— Мм…

— Отлично. Отдыхайте пока. Я скоро вернусь.

— Нет… Поговорите со мной еще… Пожалуйста…

Она почувствовала у себя на руке прикосновение его пальцев. Словно по коже пробежал легкий прохладный ветерок. Ну вот. Он ушел. Осталась только музыка Баха. И она позволила музыке унести себя.

Час спустя Джос полностью пришла в себя. Посмотрела на повязку. Неужели у нее такое узкое тело? Как у ребенка. Как в то время, когда ей было десять лет и они еще не начали расти. Раздался стук, и тут же дверь распахнулась. На пороге стоял хирург с толпой ассистентов за спиной:

— Ну что ж, надеюсь, вы удовлетворены. Сделал вам глазунью, как вы и просили.

Она улыбнулась. Он не ответил на ее улыбку.

— Покажетесь через несколько дней. А пока что — никакого напряжения. Ничего тяжелого не поднимать. Короче, как можно меньше движений. Я на вас полагаюсь.

И вышел так же стремительно, как вошел. Хорошо бы снова заснуть. Чтобы, проснувшись, еще раз изумиться тому, что все это происходит наяву. Отныне она будет жить так, как решила. Она закрыла глаза. Стала думать о Томе. Ее охватила волна нежности. Как ей сейчас хотелось прижать его к себе. Ее малыш Том, Томик-гномик. Она потянулась к сумке, лежавшей на тумбочке у кровати, — в сумке лежала его фотография. Но руку пронзила резкая боль. До того сильная, что на глаза навернулись слезы. И тут же в палату зашла медсестра:

— Ну, что тут у нас такое, деточка моя?

— Больно.

— Ничего. Сейчас сделаем все, что нужно.