Как ты там?

Лето – не придёт,

Нам никто с тобою

Глаз не отведёт.

– Ты что, фиксируешь ощущения? – поинтересовался Илюша.

– Нет, просто пишу.

– Можно, я взгляну? – попросила Настя.

– Да, конечно, – я протянул ей блокнот.

– Что ж, начало трипа у вас хоть и не весёлое, но вдумчивое, – проговорила она, прочитав, – Именно это мне сейчас и надо. Давайте, что там у вас, я тоже это приму.

Мы как-то сразу оживились, выдали Насте обрывки наших бумажек, и она бросила их в шампанское, как это иногда делают на новый год, выпивая и проглатывая записку с загаданным в ней желанием.

– За прекрасную осень и идущую за ней зиму,– произнёс я нечто вроде тоста, – И чтобы она не была с нами слишком жестока.

Однако мой оптимистический порыв остался без ответа. Грохот корабельного мотора сдавливал ставший восприимчивым слух и сквозь него явно проступал чужеродный шум, напоминающий шипение пузырьков в шампанском или треск работы сварочного аппарата. Мы слишком поздно поняли, что сами себе всё портим – нам следовало бы отправиться на прогулку в тихое место среди деревьев, где-нибудь в Нескучном Саду, а не сидеть в тарахтящем катере, нюхая дым солярки, но сейчас как-то переиграть ситуацию уже невозможно – прихватившее нас вещество оказалось совсем не весёлым, а вдумчивым.

Мы неотвратимо погружались в себя и разобщались, занятые осмотром собственных глубин, поднимая с неподвижного дна осколки и обрывки невысказанного – а это занятие требует серьёзной сосредоточенности. Да и на уровне обычных телесных ощущений всё тоже протекало непривычно. Шампанское просто стекало по пищеводу, как вода в сток раковины, а из процесса курения полностью ушло удовольствие, оно не вызывало теперь никаких ощущений, даже неприятных. Сигарета казалась сделанной из пластмассы, а её дым вовсе не будоражил, став каким-то нейтральным, и я даже обрадовался, что смогу теперь запросто бросить это бессмысленное занятие, но, разумеется, ошибался.

Короче, к концу поездки мы очень сильно прибились. Когда наш корабль причалил напротив Новоспасского монастыря и маленького пруда перед ним, на берег мы сошли какими-то изумлёнными, как космонавты, ступающие в своих неудобных скафандрах на поверхность незнакомой планеты. Медленно шагали по трапу, внимательно смотря не перед собой, а куда-то внутрь. Со стороны могло показаться, что мы только что получили какое-то трагическое известие и вот теперь его перевариваем. Впрочем, такие же застывшие выражения лиц бывают у сильно пьяных людей, перед тем, как они начинают падать или что-то выкрикивать, как правило, они уже находятся в фазе беспамятства. Однако наши мозги работали сейчас с быстротой разгоняющегося компьютерного процессора. Каждый структурировал в своей голове биты информации, мысли имели столько разветвлений, что их трудно было одновременно удерживать в голове, отсюда и возникало это ощущение изумления. Но, скорее всего, нас удивляли даже не мысли, как таковые, а сам механизм их воспроизведения, словно мы впервые обратили внимание на то, как устроен наш разум и теперь сокрушались, что не используем его возможности в полную силу.

Мне хотелось побыть одному, но одновременно и с кем-то общаться, но потом я понял, что вести диалог легче всего с самим собой. Мы как-то быстро попрощались и Илюша с Настей, поглощённые обработкой собственных мыслительных ощущений, даже не удивились, что мы расстаёмся. Всё в этот момент было скомкано и сумбурно, они явно спешили, но сами не понимали, куда именно, а я остался на берегу пруда, разглядывая отражение куполов монастыря, и совершенно не понимал, что делать дальше. Не представляя, каким должен стать следующий пункт моего назначения и как до него добраться, потому что поездка в метро в таком состоянии была равнозначна прогулке по наполненному чудовищами Бестиарию, а ловить машину не имело смысла из-за пятничных пробок.

Но внезапно я осознал, что нахожусь неподалёку от Крутицкого Подворья, где осенью после окончания школы семь месяцев проработал в реставрации помощником каменщика. Именно там мне и стоило сейчас оказаться и, как только я обрёл цель, собранно и бодро двинулся для её исполнения, всё встало на свои места, и мой маршрут пролёг мигающей пунктирной линией по воображаемой карте.

Довольно скоро я попал в тихое пространство этого памятника архитектуры – большой двор с Успенским собором, окружённым каменными палатами и галереями между ними. На территории я не заметил ни одного человека, но, судя по всему, реставрационные работы до сих пор продолжались. Ноги сами принесли меня в дальнюю часть комплекса, к Воскресенской церкви, которую мы восстанавливали после того, как она много лет была жилым домом. Здесь я научился класть кирпичи и писал свою первую повесть, которая так и осталась неоконченной россыпью рукописных фрагментов.