Как ты там?

Гораздо больше мои мысли в тот момент занимало жёлтое табло перед тоннелем, где показывалось точное время и его количество до прибытия поезда. Тогда мне нравилось, случайно проходя мимо, обнаружить там симметричные или одинаковые цифры, вроде 13.31 или 22.22. Это представлялось мне неким кодом к будущему счастью, поэтому я так обрадовался когда, садясь в вагон подъехавшего поезда, заметил, как знаки времени на электронном циферблате словно специально для меня на мгновение замерли в виде трёх одинаковых чисел 18.18.18.

Выйдя на Добрынинской и попав в вечерний пятничный пик, когда все возвращались со своих работ, я скользил мимо людей, как сквозь заросшее высокими травами поле, а когда подошёл к переходу на Серпуховскую, чтобы подняться наверх уже оттуда, то встретил Лиду.

Её я узнал сразу, за эти годы она стала только красивее и теперь спускалась по ступеням прямо ко мне навстречу.

– Лида? – удивился я, – Здравствуй.

А она как-то осторожно улыбнулась, сказав мне: «Привет». Первое слово через девять лет – о, опять этот временной промежуток – со времён окончания школы.

Она была той самой девочкой в нашем классе, с которой у меня сложились доверительные отношения, но дружили мы только внутри школьных стен – у меня тогда уже были совсем другие компании, я даже не остался на дискотеку выпускного вечера и с тех пор мы больше не виделись.

– Давай выйдем на улицу, – предложил я, после того, как мы безуспешно попытались обменяться несколькими фразами посреди бурлящих завихрений человеческого водоворота, – Здесь нельзя говорить.

– Пошли, – сразу согласилась она, – Правда у меня не так много времени.

Конечно, мне было интересно всё про неё узнать, но особо задавать вопросы – а я в своём состоянии остерегался лишний раз это делать, чтобы не ляпнуть невзначай нечто странное – мне не пришлось. Как только мы понеслись вверх по ленте эскалатора, она начала сама.

– Я только что из посольства, мне дали визу, и я, Федь, рассталась с женихом со своим, а теперь уезжаю в Ирландию работать.

– В Ирландию? Но там же холодно… – я был так удивлён, что зачем-то ещё добавил, – Да и пьют много…

– Ну, не больше, чем у нас. Кстати, на счёт выпить – после сегодняшнего стресса мне это необходимо. Я сейчас еду к подругам на мои проводы, но раз уж мы так странно встретились, то нужно раздобыть пластиковые стаканы.

– Но почему не в более тёплую страну, в Испанию, например? – поинтересовался я, когда, купив всё необходимое, мы прошли мимо храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами.

– А ты думаешь, у меня есть выбор? Во Францию меня не взяли, а я нормально знаю только два языка.

– Круто. Я-то вообще ни одного. И что ты там будешь делать?

– То, чего не умеют и не хотят делать местные, – загадочно ответила она, при этом лицо её никакой радости не выражало, а над бровями проступили морщины.

Тем временем мы оказались во дворе дома, бывшего когда-то городской усадьбой, где на втором этаже ещё уцелела выступающая полукругом застеклённая терраса летнего сада. Его я обнаружил совсем случайно, много раз проходя мимо ничем не примечательного фасада, а двор стал теперь совсем миниатюрным, перекрытым забором соседней стройки. Помещались там только двойные качели, клумба и давно стоящая здесь, похожая на жука старая «Волга».

Это было ещё одно заповедное место, но оно слишком обветшало и уже не выдерживало натиска времени; на его крыше росли деревья, а в единственной квартире, где вечерами горел электрический свет, окна всегда были занавешены шторами, оттуда не доносилось ни звука. Казалось, про него все забыли – и районные застройщики и историки из Архнадзора; теперь дом будет много лет медленно разрушаться сам по себе, пока город не поглотит его и переварит.

Мы сели на качели напротив друг друга, и Лида достала из пакета бутылку иностранного игристого вина, скорее всего поддельного, хотя уверяла меня, что купила её в проверенном магазине.

Впрочем, мне было все равно, где его изготовили, в Италии или Рязани; важно было само сочетание алкоголя, пузырьков углекислого газа, двора дома с почти двухсотлетней историей и покидающей страну Лидой, с которой меня связывала сейчас трепетная грусть по нашим несостоявшимся отношениям.

– Представляешь, у меня ведь даже мозгов не хватило телефон у тебя попросить, – сказал я, открывая бутылку с пробкой, как у шампанского, – Я тогда думал – всё, школа кончилось и всё связанное с ней тоже, только потом уже пожалел, спустя годы.

– А у меня твой всегда был. Я взяла его у Ярославы, её мама состояла в родительском комитете, у неё все номера были.

– И чего ты не позвонила?

– А зачем? Ты ведь даже ушёл с выпускного, тебе всё это было неинтересно. Впрочем, думаю, ты сам давно понял, как бессмысленно цепляться за своё прошлое.

– Тогда за твой отъезд, – сказал я, протянув стакан, откуда слышалось мощное, как мне показалось, шипение, напомнившее шум в голове, оставивший меня лишь после визита в Подворье.

– Да, за отъезд.

Мы чокнулись, выпив сразу по половине, и пузырящаяся безвкусная жидкость снова беспрепятственно стекла по пищеводу в желудок.