Как ты там?

Ему предложили жертву – личность человека, в которого он может перейти, но когда он с помощью Аллы покинул Камень, оказалось что тела у этой личности просто не существует, а живёт она в человеческом предмете – маленькой коробочке, работающей от электричества.

Да, это и был Филип – наркоман и грабитель, самый опасный из нежелательных личностей Билли Миллигана, с помощью аппарата таинственного Евгения Петровича запертый в старый смартфон. Но Великий африканский колдун слишком быстро раскусил обман и просто не захотел перемещаться в процессор из кристаллического кремния – из одного каменного плена тут же попасть в другой или, как говорят люди – «поменять шило на мыло». И это не смотря на то, что Алла обещала отправить его в таком виде обратно в Африку.

Но сейчас она уже не контролировала ситуацию – высвободив Образ африканского колдуна, заключить его в другой носитель сил у неё не хватило – слишком мощным оказался соперник и теперь он собирался завладеть самой Аллой. Тогда, особо не раздумывая и не до конца отдавая отчёт в собственных действиях, правой рукой я словно выбросил из себя пульсирующую боль, пытаясь отогнать от неё атакующий Образ, восприняв его как невидимый, но вполне ощутимый сгусток разъярённой силы.

И, кажется, мне это удалось. Потому что теперь он обратил внимание на меня.

Услышав нарастающий грохот африканских барабанов, я непроизвольно сжался, а через мгновение Великий африканский колдун уже был в хранении, пытаясь рухнуть прямо в мою голову, отобрав разум и тело. К счастью, вступившие в сделку с Камнем духи уже покинули Рог и Бубен, которые, в поисках нового хозяина испытывали сейчас Илюшу на прочность, да и изгнанные существа изнанки отправились восвояси, поэтому он оказался один, а у меня тут были свои соратники.

Как не смешно это звучит, но моя любовь к искусству оказалась взаимной. Ощутив направленную на меня угрозу, сотня написанных в хорошем настроении картин снова встрепенулась, защищая меня от сокрушительного удара, словно сгустив передо мной воздух и сотворив между нами упругую силовую мембрану, на физическом уровне состоящую из мелкой разноцветной пыли от давно высохших красок.

По каким-то причинам Образ не мог прорваться сквозь эту завесу, он застрял в ней, как мошка на радужной поверхности мыльного пузыря – этого нельзя было увидеть, но удавалось прочувствовать, как если бы она оказалась связана с моими нервными окончаниями. Уверенный в том, что какой-то иммунитет после укуса у меня всё-таки есть, я принялся сдвигать его по мембране в сторону трещины, и коллективное сознание ожившей живописи догадалось о моих намерениях. Из статичного оно моментально стало подвижным, приняв форму скрученной спирали или водоворота. В нём и утонул первобытный африканский барабанный ритм, заглушённый звуками джаза, симфонической классики, кислотной электроники и психоделического рока – всей той музыки, которую, судя по всему, слушали художники, когда писали помогающие мне картины.

Тогда Великий африканский колдун, подхваченный облаком разноцветной пыли, проскользнул на изнанку, и щель за ним сразу закрылась, словно выполнив, наконец, своё предназначение.

Теперь в хранении стояла полная тишина – все его объекты тут же утратили самосознание, полученное ими из-за чуждого вмешательства в законы физики и самой реальности как таковой, но когда трещина захлопнулась, я обнаружил ни на что не похожую реакцию своего организма. В том месте, где она находилась, мною различался теперь некий запах… нет, даже не запах, а скорее вкус. Вкус горячего песка, который так неприятно хрустит на зубах, а разогревшись, вот-вот расплавится и превратится в мутное стекло – основу для искажающей мир линзы, обладающей страшным притяжением чёрной дыры, затягивающей на изнанку. И я понял, что он мне знаком, что когда-то уже испытывал его, просто гуляя по своему городу, только не могу вспомнить, где именно и когда.

Ноги мои подкашивались.

Я прислонился лбом к стеллажу, а затем повернул голову и взглянул на Илюшу, который до сих пор стоял неподвижно. Мне подумалось, что он, возможно, тоже нуждается в помощи, но единственное, что сейчас можно для него сделать – это отдать часть оставшихся сил. Поэтому, подойдя поближе к моему другу, я попробовал представить их как такие же вихри и мелодии, окружающие меня во время схватки, но при этом постарался наполнить тем особым ощущением радости, что поддерживает в нас желание жить.

Я заключил в них шум и запах океанских волн юга Индии, жар раскалённых крыш летней Москвы, звуки колокольчика, что, качаясь от ветра, будит тебя на рассвете, в деревянном доме у подножия гор; смех любимой женщины и детское ощущение глубины от впервые пришедшей в голову мысли о бесконечности и непостижимости нашей вселенной.