Как ты там?

Вообразив, как эти образы-эмоции окутывают Илюшу мягким защитным коконом, я сел на пол и замер, прислонившись к стеллажу. И неожиданно, но закономерно вспомнил отпечаток моего будущего, показанного мне двадцать два года назад в саду Эрмитаж – того повзрослевшего и полысевшего двойника, сидящего на полу спиной к полкам, уставленным разными фигурами – вот я и добрался до финальной точки зримой части своего путешествия. И не могу сказать, что ощутил какое-то облегчение – любой человек, закончивший серьёзную и долгую работу, меня поймёт, но проблема в том, что и никакого конца здесь не было. Совершенно отстранённо, как тогда в Эрмитаже, я наблюдал со стороны за тем «собой» и не испытывал при этом абсолютно никаких эмоций, только усталость и пустоту разума, лишённого привычного течения мыслей.

Не знаю, сколько времени я так провёл, пока Илюша вдруг не задышал, как вынырнувший из глубины на поверхность фри-дайвер и резко повернулся ко мне.

– Ох, Федя, что сейчас со мной было! – выпалил он.

– И не говори… – отвечал я.

…Младшая научная сотрудница Ира, в запарах проносясь по залам и имея в голове несколько поручений, которые надо было выполнить практически одновременно, неожиданно вспомнила, что закрыла двух молодых людей прямо в хранении. Когда она отперла дверь, то увидела нас с Илюшей сидящими прямо на полу неподалёку от выхода.

– Пожалуйста, извините, я совсем забыла! – выпалила она, а затем, чтобы подбодрить нас, добавила, – Зато уже почти всё готово!

Мы повернули к ней свои измождённые лица и устало улыбнулись.

Одевшись, мы отправились во двор в поисках Аллы, обнаружив её на скамье около скульптуры. Она сидела, держа прямо спину, вытянувшись в струну и немного покачиваясь из стороны в сторону. Глаза её были закрыты.

– Ты как? – спросил Илюша, приобняв её за плечи.

– Уже лучше, – ответила она и, заморгав, как после неожиданного дневного сна, тут же обратилась ко мне, – Помнишь, что я тебе сказала тогда, в нашу первую встречу?

– Нет. Пытался, но не смог, это ведь давно очень было.

– Что ты – мальчик, который укротит Камень.

– А, точно… Та странная фраза.

– Спасибо, без тебя ничего бы у нас не вышло.

– Мне помогли картины, – ответил я.

– Картины, а не скульптуры? – переспросила Алла, – Это хорошо…

Она снова закрыла глаза, а ни у кого из нас не было желания что-то говорить, поэтому я подошёл к ним ближе, мы вместе обнялись, да так и застыли на краю продуваемого декабрьским ветром двора, заставленного скульптурами Церетели, и стоящий у ворот охранник смотрел на нас с любопытством, граничащим с опасением.

Остаток дня до открытия мы занимались всякой, как теперь нам обоим казалось, ерундой, а к семи часам подошли в самый большой зал с высоким потолком, где при первом хозяине особняка, уральском купце Михаиле Губине, устраивались балы.

Но юбилейное торжество в музее мне совсем не понравилось.

Во-первых, нам – работникам музея – никто не сказал слово «Спасибо».

Во-вторых, никакой радости от этого события никто из сотрудников не испытывал – все были слишком сильно измучены. По странному совпадению именно в тот вечер произошло самое глубокое падение биржевого курса, и евро преодолело отметку в сто рублей, а доллар поднялся до восьмидесяти. На следующий день эта волна откатила, но лица многих гостей, особенно среди тех, кто уже запланировал новогоднее путешествие, выражали настороженность и тревогу.

Сама эмоциональная ситуация праздника оказалась скомканной и скованной, там даже нельзя было нормально снять стресс с помощью выпивки – коктейли на основе водки оказались совсем невкусными и от них разило дешёвым спиртом. Мы с Илюшей и Аллой отстояли за ними длинную очередь, а затем, крепко сжав бокалы, с суровыми лицами замерли на середине зала, как три айсберга, по-моему, к нам тогда боялись даже подходить – все только проходили мимо и настороженно улыбались. Скорее всего, мы действительно выглядели в этот момент, как воины после изнуряющего сражения, наверное, это считывалось.

Алла ещё до открытия успела просмотреть выставку, а мы с Илюшей больше не могли даже ходить по залам, испытывая физическое отвращение от одного только их вида, поэтому просто поехали ко мне домой, где спокойно выпили вина, подняв тост за то, что остались живы.

Каких-то особых планов на конец года ни у кого из нас не было.

Через неделю мы узнали о том, что Билли Миллиган умер 12 декабря в городе своей юности – Колумбусе, штат Огайо, в доме для престарелых – то есть ещё за несколько дней перед началом нашей схватки. И знал ли он о ней? Ему было пятьдесят девять лет. Он уже три года не отвечал на Илюшины письма, поэтому для него стало полной неожиданностью не только его смерть, а сам факт пребывания Билли в убежище для стариков.

Нам оставалось только надеяться, что Евгений Петрович с помощью своего аппарата успел перенести на другие носители все его личности, в том числе и Учителя, который, как капитан, наверняка покидал корабль сознания Миллигана самым последним.