Как убить литературу. Очерки о литературной политике и литературе начала 21 века

Пока же важно зафиксировать нынешнее движение романа к жанровому (и не только) разнообразию. Что, видимо, также связано с его типологической характеристикой как романа отражения, со способностью этого типа романа включать в себя и легко абсорбировать большое количество не только традиционно «внероманного», но и «внелитературного» текстового материала. В такой ситуации, разумеется, бывает порой довольно сложно отделить роман от не-романа. Но это, увы, неизбежные издержки – и растущей диверсификации романа, и сохраняющейся его востребованности. Можно сказать, что роман является романом именно в той мере, в какой видоизменяет представления о романе. Продолжает, иными словами, оставаться той свободной формой, о которой два века назад писал Шлегель.

III

Литература «бородатая» и «безбородая»

Согласен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и всё. Оно не принадлежит к хорошему обществу.

Так – в русском переводе – писал Пушкин в своем известном письме Чаадаеву 19 октября 1836 года.

«C’est qu’il est barbu; voilà tout. – Оно носит бороду, вот и всё».

Борода, как известно, – не просто волосяной покров на лице взрослого мужчины. Окладистая борода – знак, символ причастности.

Советская литература была безрелигиозной и безбородой. Первым окладистую бороду отпустил Солженицын – что как раз совпало с его религиозным поворотом. Следом обросли бородами писатели-«деревенщики»: Белов, Можаев, Крупин…

Дело, разумеется, не в самой бороде и ее фасоне.

Дело, как уже сказано, в двух разных русских литературах – «бородатой» и «безбородой». И в двух разных читательских аудиториях, разделившихся столетия два назад.

В одной читали Четьи-Минеи, в другой – Ричардсона и госпожу Жанлис. В одной покупали издания книгопродавца Игнатия Тузова, одобренные Святейшим синодом, в другой следили за новинками Пирожкова и Перцова, печатавших «декадентов». Даже у одних и тех же классиков «бородатые» и «безбородые» читали разное. Одни – «Гавриилиаду», другие – «Отцов пустынников…»; одни – «Ревизора», другие – «Размышления о Божественной литургии»… И так далее.

Порой эти два круга чтения пересекались. В позднем Достоевском, в некоторых вещах Лескова, Шмелёва… Но полностью не сливались никогда. Может, только в советское время, когда число «бородатых» читателей было доведено до критического минимума. Когда «бородатые» читали, за неимением другого, и отлученного Толстого, и «сатанинского» Булгакова…

К началу нулевых всё вернулось на круги своя. «Бородатые» и «безбородые» читатели снова расселись по противоположным берегам.

На одном читают издания Сретенского монастыря; на другом – «Ad Marginem» или «Kolonna publications». На одном в ходу Сорокин и Пелевин, а подросткам покупают Веркина или Акунина; на другом – Сегень или Чудинова, а подростки почитывают Емца и Вознесенскую или что-нибудь совсем архиправильное, вроде «Детей против волшебников».

Имена можно назвать и другие, главное – вектор чтения.

«Безбородая» литература и «безбородое» чтение – шире и всеяднее. Финалистами «Большой книги» могут с равной вероятностью оказаться и архимандрит Тихон (Шевкунов)[94] с «Несвятыми святыми», и Пелевин с «Т». В длинном списке «Букера»-2014 – и вполне «бородатое» «Моление» Василия Аксёнова-младшего, и лихо выбритая «Теллурия» Владимира Сорокина…

«Бородатая» литература более избирательна. В номинантах на Патриаршую премию финалисты «Букера» или «НОСа» не замечены.

Это отчасти отражает одну из линий разлома в российском (и не только) обществе. Как пишет Борис Межуев,

…к настоящему времени в России возникло два никак интеллектуально не пересекающихся и не способных ни к какому диалогу сообщества. […] То секулярные силы организуют какой-нибудь похабный перформанс, то, напротив, церковный люд начнет массовую кампанию протеста против какого-нибудь показавшегося чем-то подозрительным фильма. Причем тут не надо заблуждаться, никто из сторон даже теоретически не готов к диалогу (Сайт «Ум+», 24 сентября 2017).