– Ага! Один готов! – закричал Бенвенуто и расхохотался еще страшнее, чем в здании суда. – Подлецы! Я всех вас уничтожу! Наступил ваш последний день!
Сальвадоро и Микеле упали на колени перед Бенвенуто, и примеру их немедленно последовали все находившиеся в комнате.
– Прости меня! – завывал Сальвадоро.
– Пощади! – молил Микеле.
– Ради моих детей! – плакал Сальвадоро.
– И ради моих! – рыдал Микеле.
– Пощады, пощады, пощады! – жутко выли их жены и дети.
Бенвенуто вдруг стало стыдно и смешно.
– Да будьте вы прокляты! – сказал он и снова захохотал, но уже не так ужасно, как в прошлый раз.
С трудом продираясь сквозь коленопреклоненных, хватающих его за ноги, плачущих и воющих домочадцев Сальвадоро и Микеле, Бенвенуто добрался до лестницы, спустился вниз и вышел на улицу. Ярость, утихшая было наверху, тут вновь овладела им.
– Будьте вы прокляты! – повторил он со злостью и погрозил кулаком окнам второго этажа.
– Вот он! Держи его! – раздался чей-то возглас.
Бенвенуто оглянулся и увидел приказчика из лавки, которого оттолкнул пять минут назад, прорываясь в жилые покои дома. Приказчик времени даром не терял и успел за эти пять минут собрать дюжину своих соседей, вооруженных заступами, молотками, обрезками железных труб и палками.
– А, вот оно! Это-то мне и нужно! Держитесь, мерзавцы! – радостно прокричал Бенвенуто.
Взревев, словно бык, он ринулся в самую гущу нападавших и одним махом опрокинул четверых или пятерых из них. Остальные немедленно накинулись на него, охаживая теми предметами, что принесли с собой, но Бенвенуто, не ощущая ни малейшей боли от ударов, с таким неистовством колол направо и налево своим ножиком, орудуя одновременно кулаком левой руки, что надолго отваги у нападавших не хватило. Сначала один из них пустился наутек, потом другой, а после разбежались и все остальные.
Бенвенуто перевел дух и осмотрел себя. Как ни удивительно, у него не было ни одной серьезной раны, только порезы да синяки, но вот куртка его пришла в полную негодность. Она была вся искромсана, капюшон оторван напрочь, рукава держались на честном слове, а шнурков, составляющих главную гордость наряда, не осталось ни единого. Бенвенуто со вздохом снял ее и отбросил в сторону, решив, что лучше пойдет по городу в одной рубашке, чем в такой куртке.
Через четверть часа после окончания сражения на поле битвы стали возвращаться солдаты разбежавшейся армии. Приказчик из лавки, как самый храбрый воин, явился первым. Не обнаружив нигде поблизости противника, он внимательно исследовал оставленный плацдарм и нашел брошенную куртку Бенвенуто. Подняв ее палкой, он показал трофей своим соратникам, стоявшим поодаль.
– Смотрите, этот одержимый так быстро удирал, что забыл свою одежду!
– А может, он еще вернется за ней? – робко спросил кто-то.
Это предположение вызвало некоторое смятение в рядах армии, и воины попятились назад.
– Перестаньте! – храбро сказал приказчик, оглядываясь. – Мы задали ему жару! Сейчас он удирает так, что пятки сверкают, – до куртки ли ему?
И приказчик демонстративно швырнул ее наземь, к ногам бойцов.
– Чертово отродье! – завопил один из них и пнул куртку ногой.
– Бей ее! – вдруг истошно закричал его товарищ и нанес ей страшный удар.
– Бей ее! Бей! – поддержали остальные воины и принялись зверски избивать ни в чем не повинную, и без того пострадавшую от них куртку Бенвенуто.
Били они ее с таким остервенением, что она скоро превратилась в груду лохмотьев; после этого бойцы уничижительно поплевали на нее, а после подняли ее палкой и понесли по улицам города, рассказывая всем о своей блестящей победе.
– …Оставайся здесь, сколько хочешь, Бенвенуто. Даже если бы ты был повинен во всех существующих на свете преступлениях, то и тогда я не выдал бы тебя властям, – говорил аббат Джеронимо, настоятель монастыря Святой Марии. – И не потому, что ты мой духовный сын, а просто должно быть на земле место, где самый закоренелый злодей услышит доброе слово утешения. Христиане ли мы, если отвечаем злом на зло и ненавидим ненавидящих нас? Как можем мы судить грешников, если мы сами великие грешники? Господи Иисусе, что свершают именем твоим! Вот отчего теснят нас иноверцы, сотрясают еретики, прельщают бесовствующие! Так нам и надо, забывшим заповеди Твои, Господи Иисусе! Скоро, скоро закончится долготерпение Отца Твоего и воздастся каждому по заслугам!
Тут Бенвенуто распростерся перед большим распятием, висевшим на стене, и пылко произнес:
– Господи, люблю Тебя и всей душой своей предаюсь Тебе! Я всегда буду верным сыном церкви Твоей, и сгнить мне заживо от проказы, а на том свете гореть в адском пламени, если отступлю я от веры и впаду в какую-нибудь поганую ересь! Грешен я, Господи, – моя вина, моя вина! – знаю, что грешу, а не могу удержаться! Прости меня, Господи за слабость мою! Моя вина, моя вина, моя вина!