Но одно дело — самому оценить новинку, и совсем другое — объяснить ее прелесть другим. И если первые продажи нового сыра были похожи на то, с чем мы столкнулись на ярмарке сейчас, то не удивительно, что покойный муж Анны Николаевны не стал продолжать дело дяди и от производства сыра отказался.
Мы привозим на ярмарку и простой, привычный всем мягкий сыр, и новый. Традиционный сыр, хоть и не очень бойко, но продается — горожане берут кто полфунта, кто фунт. А новый пробуют, морщатся и качают головами. Кому не нравится кисловатый вкус, кому — специи, что мы туда добавили.
По поводу специй у нас с Захаром Егоровичем выходит размолвка. Я люблю оригинальные сыры — с плесенью, с орехами, с паприкой. Так почему бы не попробовать приготовить именно их? Конечно, про вариант с плесенью я молчу — это слишком революционно для российской глубинки. Но почему бы не добавить перец, или, скажем, мяту?
— Говорил я вам, Анна Николаевна, что народ у нас любит простое, привычное, — укоряет он меня, когда я, прогулявшись по площади, возвращаюсь к нашей лавке.
И не возразишь — говорил. А я настояла — и на сыре с зеленью (укропом и петрушкой), и на сыре с орехами. Правда, грецких орехов в здешних магазинах найти не удалось, зато кедровых и в самом поместье оказалось сколько угодно.
— Только деньги зазря потратили на всякие приправы, — сокрушается Сухарев.
Я едва не плачу от обиды. Мы украсили наш прилавок особо, и он выделяется среди прочих. Устроили дегустацию всех сортов сыра, подготовили мёд и орехи. Но даже пробовать наш продукт решаются не все. А уж макать сырный кусочек в чашку с мёдом для большинства покупателей — и вовсе извращение.
— Да как можно соленое со сладким мешать? — изумляется дородная дама с корзинкой. Она всё-таки пробует сыр с перцем и даже вроде бы одобрительно кивает, но покупает всё-таки мягкий, знакомый.
Да, если так дела и дальше пойдут, я не только не помогу ничем настоящей Анне Николаевне, но и всё поместье по миру пущу.
Я отхожу чуть в сторону, чтобы Сухарев не заметил моего отчаяния. И почти сразу же слышу громкий голос:
— Чем торгуешь, почтенный?
У прилавка стоит солидный мужчина, одетый в добротный сюртук темно-синего цвета. И поскольку за его спиной стоит носильщик с тележкой, я сразу чую в нём покупателя нездешнего и выгодного.
— Вот, сударь, извольте — любые сыры на ваш выбор, — соловьем заливается Захар Егорович. Он, судя по всему, тоже угадывает в мужчине человека приезжего, который закупается не по мелочи. — Всё свежайшее, способное удовлетворить самый взыскательный вкус.
Мужчина в сюртуке отказывается от традиционного сыра, а вот к твердым сырам проявляет заметный интерес. Неспешно пробует каждый сорт — и с перцем, и с мятой, и с грибами, и с кедровыми орехами, и с зеленью, — сначала просто так, а потом и с мёдом.
Я замираю, ожидая его вердикта. А когда он удовлетворенно крякает, облегченно выдыхаю и тоже подхожу к прилавку. Мужчина как-то сразу признает во мне хозяйку и с достоинством кланяется. Он представляется («Константин Иванович Терешин, старший приказчик ярославского купца первой гильдии Забродина»), я тоже называю себя.
— Позвольте дать совет, Анна Николаевна, — спрашивает он, и когда я киваю, продолжает, — вам с такими сырами на подобных ярмарках делать нечего. Народ тут к яствам подобного рода непривычный. Вы свой товар в Петербург или в Москву отправляйте — там любители найдутся. А то, что на сей раз сюда привезли, я у вас куплю. У моего хозяина в Ярославле — самый крупный в городе гастроном, где как раз такие диковинки внимание и привлекают. Евсей Назарович товар и в Европе закупает, в том числе и сыры. Ну, а ежели найдете возможность свой продукт к нам в город раз в месяц привозить, то я цену за него хорошую дам. Скажем, по пуду каждого сорта?
Сделку мы заключаем быстро, и когда спустя пару часов возвращаемся домой, Сухарев поворачивает свое мнение на сто восемьдесят градусов.
— А ежели, Анна Николаевна, нам, и правда, в столицу податься? Там-то, поди, цены совсем другого порядка.
Я довольно киваю. А почему бы и нет? Побывать в Петербурге ох как любопытно!
32. Сенокос
Начало сенокоса приводит в движение всю Даниловку. На луг высыпают все — от мала до велика. Я с умилением гляжу, как ребятишки важно шагают рядом со взрослыми, и на плече у каждого — то маленькая коса-горбуша, то крохотные, кажущиеся почти игрушечными грабельки.
Косьбу по традиции начинают с лучшего хозяйского луга. Детей сюда, ясное дело, сразу не пустят. Их удел — подкосы у кустов да в оврагах. А вот ворошить сохнущую траву спустя день-другой пойдут и они.
Косы-горбуши тут называют горбушками — именно ими и косят. Лезвие у такой косы похоже на серп, а ручка короткая, и косарю приходится сгибаться при каждом взмахе — горбиться.
В наше время такие косы тоже еще в ходу, но используют их разве что на подкосах в тех местах, где другой косой не размахнуться. А здесь это — повсеместная практика.