Как управлять поместьем: пособие для попаданки (СИ)

Но он качает головой:

– Ничем не могу помочь, ваше сиятельство. Если хотите, можете оставит карточку или записку. Но его светлость – человек занятой. Вот и сейчас по делам поедет, а вернется, может, только к вечеру.

Но я и сама уже вижу князя – он выходит из парадного. На вид ему не меньше шестидесяти лет, он сед, но плечи его горделиво расправлены, а взгляд внимателен. Он тоже замечает меня, но всё-таки не считает нужным изменить первоначальное направление движения и поворачивает в сторону ожидающей его кареты.

Нет! Если он уедет, то мне придется сидеть на набережной целый день, дожидаясь его возвращения. А ведь он может вернуться и ночью!

И я, прежде чем швейцар успевает меня остановить, бросаюсь к Елагину.

– Ваша светлость!

Он оборачивается в мою сторону и вежливо наклоняет голову.

– Простите, сударыня, кажется, я не имел чести быть вам представленным?

Наверно, когда-то он был очень красив, потому что до сих пор его лицо весьма интересно.

– Я – графиня Анна Николаевна Данилова, и мне решительно необходимо с вами поговорить!

Он задумывается на мгновение, а потом качает головой:

– Простите, великодушно, но, боюсь, в ближайшие несколько дней у меня не найдется ни единой свободной минуты.

– Я приехала к вам из Вологодской губернии! Именно к вам, ваша светлость!

Мне кажется это достаточным основанием, чтобы он хотя бы выслушал меня.

Он удивляется:

– Неужели, дело настолько серьезно? Ну, что же, извольте – мы можем доехать вместе до Сенатской площади, и вы вкратце изложите мне суть дела.

Вкратце? Но это невозможно! И всё-таки я сажусь в его карету.

46. Елагины

Сенатская площадь – совсем рядом. Сколько мы будем ехать до нее? Десять минут? Пятнадцать? За это время я не смогу ничего рассказать. Но другой возможности Елагин может мне и не дать.

Впрочем, как выясняется, князь забыл дома какие-то документы, и кучер отправлен за ними, что дает нам несколько дополнительных минут.

– Помните ли вы, ваша светлость, некоего маркиза Паулуччи? – спрашиваю я, и по тому, как нахмурился мой собеседник, понимаю, что это было не лучшее начало разговора. Но отступать уже поздно.

– Нет, простите, сударыня, не помню.

Я вижу, что он говорит неправду, но обвинить его во лжи, конечно, не решаюсь.

– Маркиз Паулуччи скончался в Москве позавчера. В его дневнике я нашла запись о вашей с ним встрече. Должно быть, это случилось давно, и вы уже не помните этого. Маркиз приезжал к вам, чтобы получить информацию о перемещениях во времени. Его чрезвычайно интересовала эта тема.

На сей раз на лице Елагина не дрогнул ни единый мускул.

– Возможно, я действительно когда-то разговаривал с этим господином. Но если бы вы знали, со сколькими людьми мне приходится встречаться по долгу службы, вы не удивлялись бы тому, что многих из них я не помню. Но что заставило обратиться ко мне вас саму?

– Дело в том, ваша светлость, что меня тоже интересует вопрос перемещений во времени, – выпаливаю я и замираю от волнения.

Князь бросает на меня скептический взгляд.

– Где вы набрались этой чуши, сударыня? Перемещения во времени – это страшный бред. Наверняка, этот маркиз Паулуччи был сумасшедшим, и вам не стоило принимать всерьез то, что он говорил. И если это именно то, что заставило вас приехать в Петербург, то мне искренне жаль.

– Это очень важно, ваша светлость! Поверьте, я интересуюсь этим отнюдь не из праздного любопытства!

– Простите, ваше сиятельство, что разочаровал вас, но, боюсь, ничего другого вы от меня не услышите.

За окном кареты мелькают пересекающие Невский проспект Большая и Малая морские улицы. Скоро мы доберемся до Сената, и Елагин скроется за его дверями и наверняка не захочет разговаривать со мной снова. И даст указания швейцару гнать меня от его ворот.

А значит, единственный способ разговорить его сейчас – это сказать правду. И я выдыхаю:

– Это не бред, ваша светлость. Я знаю, что перемещения во времени возможны. Я сама однажды переместилась на полтора столетия назад.

Его взгляд не делается теплей ни на йоту. А губы дергаются в усмешке.

Должно быть, он принимает меня за сумасшедшую. Или за интриганку. И я понимаю – никакого откровенного разговора у нас с ним не будет.

Карета выезжает на Дворцовую площадь, и я, увидев здание Зимнего дворца, не могу сдержать изумленного вздоха:

– Так он желтый!

Я привыкла видеть его в зеленом цвете, и хотя я слышала, что фасады стен меняли свой окрас несколько раз, и какое-то время были даже красными, впечатление оказывается слишком сильным.

– Что вы сказали? – князь вдруг подается вперед.

– У нас он бирюзовый! – говорю я.

Конечно, мои слова ему не понятны, и только укрепится в мысли о моем психическом нездоровье. А Елагин вдруг стучит кучеру:

– Антип, поворачивай домой!

Я смотрю на него с изумлением.

– Что-то случилось, ваша светлость?

Но он не отвечает. Он погружен в свои мысли и даже не смотрит в мою сторону. И только когда карета останавливается перед уже знакомым мне домом, он говорит:

– Я хочу познакомить вас со своей женой!