Как устроен город. 36 эссе по философии урбанистики

Социальный контроль – он же и мера свободы. Коммунальная площадь – это пространственное выражение устойчивой формулы «воздух города делает свободным» (по мнению чудесного русского медиевиста Аллы Ястребицкой, ее сочинил Якоб Гримм, один из братьев Гримм). Сегодняшний урбанист скажет «воздух города делает обязанным». Коммунальная жизнь – это бесконечное перераспределение тягот и обязанностей, бюргеры постоянно решают, кто на этот срок выбирается в тот магистрат, кто в этот, кто какие налоги в каком году платит, кто отвечает за вывоз мусора, а кто – за ремонт стены. Тут особенно не оторвешься.

А майдан – это воля. Ты обмениваешься с другими, незнакомыми тебе людьми, и не только деньгами и товарами – еще и социальным вниманием, новостями, необычным поведением, настроением. На майдане встречаются потребители и производители чудес, здесь можно увидеть и клетку с котом с надписью «зверь, именуемый кот», и бородатую женщину, и мужика, прибивавшего к брусчатке свою мошонку для отъезда во Францию.

Естественно, власть – а, как написал Спиро Костоф, «рано или поздно власть приходит на любую площадь» – стремится как-то контролировать эти отношения свободы и обмена. Но контролировать свободу собраний на приемах и балах – это не то, что контролировать вольницу на майдане. Одно дело промасленная ветошь, другое – пороховой склад: одно иногда и очень медленно воспламеняется, а другое взрывается мгновенно. В одном случае – как на Уолл‑стрит – власть применяет дубинки, а в другом – как на Тяньаньмэнь – танки. Россия между Востоком и Западом, поэтому русское предъявление власти на площади своеобразно.

Если мы посмотрим на историю Красной площади, то в социальном смысле вся она, начиная с указа Бориса Годунова, повелевшего убрать все торговые палатки, запретить торговлю с телег и вытеснить весь этот сброд в торговые ряды, из которых вырос ГУМ, и до возбудившихся до состояния нервного срыва чиновников и депутатов, выкинувших в 2013 году с Красной площади выставочный павильон Louis Vuitton, – это история зачистки Красной площади от вольных торгующих элементов. Идеальная русская площадь – пустая, зачищенная поверхность перед райкомом, горкомом, обкомом и, наконец, Кремлем. Учитывая цену городской земли, это довольно роскошно. Репрезентацией власти является пустота. Пустота без конца и без края, безграничная пустота.

Это бесконечно далеко от идеалов friendly city и, я бы даже сказал, несколько бесчеловечно. В конце XIX века российская власть осознала это обстоятельство и стала засаживать бесконечную пустоту площадей Санкт-Петербурга какими-то кустиками и сквериками – так появились Адмиралтейский сад или сквер Александринского театра. Полагаю, что в известном смысле нынешнее благоустройство можно рассматривать как продолжение той же традиции. Тут есть минусы и плюсы. Сказано же, что враждебные элементы лучше уничтожать на дальних рубежах, а не ждать, пока они заявятся к тебе на площадь.

Но вот парадокс. В 2009 году я в силу странных жизненных обстоятельств оказался членом градостроительного совета «Сколково». Жак Херцог и Пьер де Мерон с одной стороны въездной площади проектировали университет, Жан Пистр с другой проектировал огромное, напоминающее терминал аэропорта здание технопарка. Саму площадь длиной в полтора километра они оставляли совершенно пустой, она открывалась в поля, в горизонт, где маленькой букашкой маячило здание МГУ. Дорогие Жан, Жак и Пьер, убеждал я их, а нельзя ли нам маленькую, уютную, закрытую европейскую площадь, площадь-гостиную, зальную площадь. Это так по-европейски, так по-университетски! У нас такой ни одной нет! Они негодовали и высмеивали мою провинциальность. Посмотрите, какой здесь простор! Какое величие! Какое единение с природой!

Площадь, которая предъявляет шарообразность Земли, – наше национальное достояние. И на ней торгуют как воюют.

Праздник

Казалось бы, очевидно, что городские праздники – наследники архаических, сельскохозяйственных, календарных. Современные праздники привязаны к церковным, те в свою очередь – к языческим, к праздникам урожая. Праздник – дело известное. Праздник – это «Франсуа Рабле и народная культура Средневековья» (М. Бахтин). Это институт обнуления социальной иерархии. Институт единения общины, институт превращения ее в коллективное тело. Институт отсчета социального времени.

Это правда, но есть существенное отличие. В деревне люди изначально друг другу не чужие. Половина – родственники, все друг другу знакомы. В городе никто никого не знает. Город, как справедливо написал когда-то Макс Вебер, – это поселение изначально чужих друг другу людей. До объединения в коллективное тело тут дело не доходит, дай бог запомнить, как соседей зовут.

Как тут вообще возможен праздник?

Эмилия Кустова, исследователь советских массовых зрелищ эпохи авангарда, так описывает демонстрации 1920‑х годов: