Как устроен город. 36 эссе по философии урбанистики

Наблюдающий город со стороны – до известной степени социопат, и городской праздник для него – испытание более или менее травмирующее. В параде вакуумных пылесосов, гигантских карандашей и груд грудей есть нечто, заставляющее почувствовать себя чужим на празднике жизни. Возникает ощущение, что эти несуны что-то хотят тебе продать. Не знаю, почему Лотман об этом не упоминает, но то, что описал Свифт, больше всего похоже на процесс бартерной торговли. Власть тебе хочет продать образ снегоуборочной машины, церковь – образ мученичества за веру. Тебя будто дергают за рукав и говорят: купи, купи, слаще не бывает.

По происхождению эти несомые предметы – вотивные дары, которые несут в храм во время религиозных процессий. «Представь же себе и то, что люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева», – говорит Платон в «Государстве», поясняя свою мысль о том, что все вещи – тени своих метафизических прообразов. И мы, конечно, живо себе это представляем, памятуя наши демонстрации. Но в жертве богам и торговле есть нечто общее. Do ut des.

Был такой великий арабский путешественник XIV века ибн Баттута. Проездом из Алжира в Малайзию он оказался в Золотой Орде и оставил колоритное описание торговли на крайнем севере этой обширной земли.

После 40 дней пути путешественники останавливаются в земле мрака; там они раскладывают свои товары, а сами удаляются на недалекое пространство; на следующее утро они приходят на то место, где оставили свои товары, и находят меха соболей, белок и горностаев, выложенные рядом с их товарами, как предлагаемую в обмен за товары ценность. И если владетель товаров будет доволен, то он берет меха; в противном случае оставляет их нетронутыми. Если в следующий раз сделают прибавку мехов, то он наконец принимает их взамен товаров. Таким-то образом происходит там купля-продажа: путешественники даже не знают, с кем они ведут торговлю, с людьми или духами: потому что никого они не видят в лицо.

Представьте: вечная тьма, лед, ты выкладываешь на снег свои подношения и удаляешься, а потом боги тьмы и холода одаряют тебя соболем и горностаем. Это не очень торговля – немного священнодействие.

Платон в том же «Государстве» прямо высказывается против того, чтобы пускать торговцев в город, рекомендуя построить отдельное место в отдалении. И ровно так сделано в Афинах, где есть сам город, а есть Пирей. Цицерон повторяет Платона, и это соответствует структуре римских поселений, где отдельно выделяется emporium – для купцов. Ранние европейские ярмарки располагаются не внутри города, а рядом, за стенами – их не впускают внутрь. Иногда, как в будущих ганзейских городах, они образуют отдельные торговые поселения рядом с существующим городом.

Торговля – это всегда обмен с чужими. Свои друг с другом не очень и торгуют – у них все одно и то же. А чужие – всегда немного «царство тьмы». Но в городе, напомню, все чужие. Тут на празднике не только танцуют и поют похабные частушки, ублажая злых духов нестроения для конечного торжества добрых духов устроенности. Тут прежде всего торгуют, и городской праздник – это всегда ярмарка. Больше того, торговля определяет, как танцуют и поют.

Есть такой предмет – история Венеции. Там, в общем-то, грустная канва. Сначала, в V‑X веках, – это поселения на болотах жителей Римской империи, убежавших туда, куда готы на лошадях не сумели переправиться. Потом, в X‑XIV веках, в силу промежуточного положения между Византией и Западом, – величайшая торговая республика мира. А потом – захолустье без политического влияния и денег. Зато бесконечное веселье, театр, главный публичный дом Европы. Карнавал длился по полгода – в масках ходили на рынок, в церковь и в суд. И каждый раз, читая эту историю, думаешь, как же так: сначала Энрико Дандоло, захвативший Константинополь, Леонардо Лоредано, победивший Юлия II, императора Максимилиана и Людовика XII, великое искусство, великое богатство, а потом – одни Лучинды с Коломбинами.