Как устроен город. 36 эссе по философии урбанистики

Несмотря на свою чуждость, торговцы приносят в город много хорошего. Можно даже добавить, что без них город как таковой не может состояться, поскольку в нем есть разделение труда. Существование мелких торговцев допускал даже строгий Платон (хотя, конечно, цены у него должны регулировать правящие философы). Но приносимые блага не отменяют ксенофобского отношения к торговцам.

Чуждость оказывается все-таки центральным качеством, которое мы вынуждены терпеть в обмен на другие блага. Я предлагаю поставить вопрос ровно наоборот. А именно: не является ли чуждость главным благом, главной ценностью, которую привносят торговцы в город?

Я бы связал эту чуждость с темой отчуждения, за которой стоит традиция немецкой классической философии. Напомню, что у Гегеля «отчуждение» – это аналог «объективации», самостоятельного бытия феноменов. Это может касаться вещей, отчужденных от тех, кто их сделал, людей, отчужденных от своих социумов, и идей, отчужденных от тех, кто их высказал (у Фихте), и даже от самого Творца (у Гегеля).

Термин «отчуждение» получил сильнейшую негативную огласовку у Маркса. Маркс полагал, что капитализм создает некую высшую стадию отчуждения, поскольку отчуждает у человека его собственное свойство – способность к труду – и превращает ее в товар. С точки зрения Маркса, грядущий коммунизм позволит преодолеть отчуждение, что осмыслялось им как одна из целей социального развития. Для Маркса и других французских и немецких социалистов процесс распада сельских общин и традиционных городских сообществ переживался несколько драматичнее, чем мы его видим теперь, поскольку происходил только что. Поэтому в социалистической традиции отчуждение трактуется как самоочевидное зло, как будто в общинах все жили исключительно счастливо. Это выглядит мифологично.

Однако интересна степень тотальности категории отчуждения. Cоветский философ-марксист Эвальд Ильенков, занимавшийся проблемой отчуждения у Гегеля и Маркса, пишет: «Полное „снятие“ всех видов и форм „отчуждения“ возможно лишь на пути построения общества без классов, без государства, без принудительно-правовой регламентации деятельности, без денег и без денежной формы оценки и вознаграждения человеческой деятельности – без полной ликвидации всех этих „отчужденных форм“ человеческой деятельности».

А что же останется, если все это «снять»? Отчуждение является основанием цивилизации как таковой, его снятие аналогично ее уничтожению.

Возможно, сопоставление отчуждения в философском смысле с ценностями торговли кажется натянутым. Однако Entäußerung у Гегеля является прямым переводом alienation у Адама Смита, а для Смита alienation – это выпуск товара на рынок. То есть отчуждение – это не только философская категория. Это повседневный навык, который вырастает до состояния философской категории. Отчуждение – это несущая конструкция городского сознания.

Напомню понимание романа как литературного жанра, которое предложил философ, один из основателей франкфуртской школы Дьердь Лукач. Лукача интересовал вопрос, как связано развитие романа с буржуазными ценностями. Две особенности романа обращают на себя его особое внимание. Во-первых, герой романа в начале повествования – это более или менее никто. Он не представитель сословия, корпорации, семьи, он зачастую – человек в маске, найденыш, иностранец, пришелец, «человек без свойств». Во-вторых, этот герой по мере развития повествования постоянно трансформируется. Он не равен себе, у него меняется структура мотиваций, рисунок поведения, даже облик. Эти черты самым решительным образом отличают его от предшествующих литературных форм. Такой герой не представим ни в мифе, ни в эпосе, ни в трагедии – он непонятно кто и не тождественен себе.

Но именно это «непонятно кто» и позволяет ему действовать. Это отчуждение, позволяющее отрываться от контекста, от социума, от людей, от себя самого.

Кстати, новоевропейский роман начинается с романа плутовского. Излюбленное место действия плутовского романа – это как раз лавки, место, где герой меняет облик, статус, карьеру и откуда начинается очередной цикл приключений. И что не менее характерно, сама фигура плута приходит в роман из театра. Это карнавальная маска.

Мы не совсем отдаем себе отчет в том, насколько принципиально воздействие такой структуры сознания. В свое время в статье «Искусство как прием» Виктор Шкловский ввел термин «остранение». Речь шла о литературном приеме, когда знакомая, обычная, привычная вещь или явление описываются как незнакомое, непривычное, так сказать, отстраненно, отчужденно. Этот прием может быть понят не только в литературном смысле. Напомню идею «очуждения» в театре Бертольда Брехта, которая имеет несколько иной смысл (речь о дистанции между актером и его ролью в авангардном театре), но нацелена туда же – переживание через отчуждение. Кстати, термин Verfremdung у Брехта иногда переводится как «отчуждение».