Как вернувшийся Данте

И всё у него вышло почти «красиво», то есть грязно и глупо. Как и все убийства по уму; но – потом он таки усомнился в собственной результативности, сбежал и отправился бомжевать по весенней России, полагая, что такой образ жизни его быстро уничтожит (и тем успокоит).

Весь вопрос сейчас в том – сбежал он до визита к известному поэту Емпитафию Крякишеву (гнуснопрославленному алкоголизмом и вымоганием денег у женщин, которых иногда избивал), или он замыслил и осуществил такое бегство раньше (или позже) своей встречи с Великой Блудницей в полуподвале дома на улице Казанской.

Когда имеешь дело со Стихиями, нельзя быть уверенным в адекватности своего восприятия; впрочем – значения очерёдность не имеет: главное – у Цыбина была изъята его воля к власти («жизненная сила» ци) и отдана воплощённому на мосту Пентаверу.

Поскольку (после такого изъятия) тело Цыбина стало «ничем» (словно бы истаяв), убийства художников в их собственных мастерских на этом в Санкт-Ленинграде прекратились.

Рассмотрим (наконец-то) Цыбина – во всей его красе: раз уж он перекинулся в персонифицированную волю к власти (утратившую тело) – теперь нам только и остаётся, что говорить о функции (дабы понять, что за солянка будет подана на стол Первопрестольной); теперь я опишу моего нового героя.

В которое тело воплотилась его воля к власти? Ведь который герой (поэт на мосту) – совсем не походил на Илью.

В те годы, о которых идёт речь, он всё ещё был «видимо» молод. В отличие от Ильи, который был молод ещё и «невидимо».

Однако его лицо уже начинало (под воздействием вины и вина) изменяться в худшую сторону. В те годы он всё еще казался хорошо развит физически, но его версификации мира (поэзия – чрезвычайно вредный образ жизни, ежели имеет истоками дионисийство) уже обещали ему скорый полураспад.

В те годы уже никто бы не поручился, что поэт на мосту – доживет до своего Воскресения (став частью попытки Воскресения России).

Среднего роста, поначалу весьма стройный (несколько лет тому назад бывший стройным – выстроенным – но потом располневший и лишь усилием вернувший «себя в себя», на что потребовалась незаурядная воля), он не был красив, но лицом обладал подвижным и живым.

Лицо его могло бы стать зеркально по отношению к миру, стать как мир – мирным или кровожадным; могло ли его лицо – отдавать? Пока не знаю.

Точно та же истоория и с энергией ци которую изъяли у Цыбина. Ведь Цыбин (изначально) – в движениях он всё же не был сверхъестественно быстр (хотя – тогда и бомжевание, и сопутствующий ему алкоголизм ещё только предстояли).

Когда-то – он двигался без-рассудно, потом стал двигаться под-судно (полагая себя только под божьим судом); как ему удалось выжить и вернуться в Санкт-Ленинград? Об этом я тоже пока не знаю.

Что до поэта на мосту: был он среднего роста, среднего ума, среднего таланта; причём – во всём. И нигде не было в нём полной посредственности; но – была полная непосредственность бытия не по средствам.

Впрочем, каким он был и каким станет – после преображения, у меня ещё будет время сказать; главное – он не был живущим мертвой жизнью.

Был он (как поэт) преступником: переступал за пределы. Более того, полагал себя свободным от страха (и ошибался в этом).

Таким же был (бы) и Цыбин – как раз перед тем, как прекратить убивать и начать бомжевать: душа Ильи выбрала себе именно такую волю к жизни – дабы тело России (с её солянкой из душ) прошло все стадии самоуничтожения и самовосстановления, а потом – отказалось от стадий (древних мер пространства), добровольно поменяв их на прижизненные (вне измерений) реинкарнации.

Следует признать, что таким он и остался – когда Лилит «свела его на нет»; такая воля в жизни стала частью души (этаким чудищем Франкенштейна) того поэта на мосту; такова реальность: души – не приходят ниоткуда и не исчезают в никуда, у всего есть своя персонификация.

Ибо всё (наше бессмертие) – здесь и сейчас: в каждую нашу секунду возможно пережить (и переумереть) множество своих и чужих вариантов бытия.

Итак – таким был поэт на мосту (тело, в котором все соберутся). Итак – таким был Цыбин: убивал во благо и ошибался в понимании этого блага. Потом убедился в бессмысленности блага и не-блага и сбежал в «ничто», стал «никем», потом убедился в бессмысленности не-бытия.

И вот он вернулся в Санкт-Ленинград, где навалилась на него мировая катастрофа: с ним произошло чудо иного рождения, нежели рождаются в люди!

Он стал частью соборной души (хотя – всё ещё бесконечно далекой от соборности России) и перестал быть маленьким богом.