Как выйти из террора? Термидор и революция

Каково же было реальное влияние этого слуха на ход событий? Склонил ли он чашу весов на сторону тех, кто его разносил? Сведения о распространении этого слуха слишком разрознены, а царивший той ночью хаос оказался слишком всеобщим, чтобы можно было сделать однозначные выводы. Задним числом велико искушение считать, что Комитеты вполне могли обойтись и без него. Не преувеличивали ли они силы Робеспьера и Коммуны, и в особенности не слишком ли они недооценивали те факторы, которые играли на руку Конвенту? После 31 мая, когда Конвент капитулировал и выдал депутатов-жирондистов, организаторы этого народного выступления смогли извлечь политический урок из собственного успеха. Находившиеся у власти монтаньяры во главе с Робеспьером были прекрасно осведомлены, что не стоит игнорировать возможность нового путча, организованного от имени «поднявшегося с колен народа». Для предотвращения этой опасности были задействованы все механизмы, имевшиеся в их распоряжении. По декрету об организации революционного порядка управления Коммуна практически теряла автономию, которой она пользовалась до того. Она не только оказалась под началом национального агента, ей было запрещено созывать собрания представителей секций; кроме того, революционные комитеты секций были обязаны поддерживать прямые и непосредственные контакты с Комитетом общей безопасности, то есть через голову Коммуны. Эти меры продемонстрировали свою эффективность во время борьбы с эбертистами, а разгром эбертистов, в свою очередь, подорвал влияние Коммуны и усилил связи между секциями и Комитетами. Разумеется, 9 термидора преданный Робеспьеру национальный агент Пейян находился на стороне Коммуны; тем не менее совокупность этих мер принесла свои плоды. Как только Коммуна начала действовать, она тут же оказалась за пределами правового поля; ее объявление вне закона лишь делало очевидным сам факт восстания. Прямые связи между секциями и Комитетом общей безопасности прекрасно сыграли в пользу правительства. Как только битва с Робеспьером и немногими оставшимися ему верными сторонниками была выиграна Конвентом, его власть, представляемая как «центр объединения всех республиканцев», во многом стала выше власти Коммуны, популярности Робеспьера и влияния Якобинского клуба, которые на деле оказались значительно более ограниченными, чем это представляли себе «термидорианцы». В равной мере они недооценивали свою собственную эффективность, к тому же действия Коммуны представляли собой перманентную импровизацию в отличие от тщательно и заранее подготовленного восстания 31 мая. Присущий термидорианскому перевороту хаос тем более благоприятствовал законной и эффективной власти, что революционная стихийность была к этому времени существенно ослаблена всем опытом Террора. Политические цели борьбы, развернувшейся между робеспьеристами и Конвентом, были весьма туманны (к этому мы еще вернемся). Между тем они лежали в основе выбора, совершенного большинством секций в самом начале развернувшихся событий: за законный порядок, воплощенный в Конвенте и революционном правительстве, и против новых волнений, иначе говоря, против кучки бунтовщиков, именовавших себя не иначе как «честнейшими, несправедливо угнетенными патриотами». Образ «поднявшегося с колен народа», отстаивающего свой суверенитет, обладал все меньшими мобилизационными возможностями. Все больше членов секций переставало воспринимать тех, кто составлял этот «поднявшийся с колен народ», в качестве символа Революции. И теперь видело в нем то, чем он был на самом деле: час за часом таявшее меньшинство, окруженное радикальными революционерами, которых было достаточно среди членов секций и Коммуны. Таким образом, соотношение сил оказалось изначально благоприятно для Конвента, и, как показывают протоколы собраний секций и революционных комитетов, это преимущество постоянно росло. И все же непосредственно в тот момент, когда был запущен слух о Робеспьере-короле, участникам событий казалось, что исход битвы висит на волоске.

«Опасность лишиться головы подстегивает воображение...» Таким образом, возникновение этого слуха объясняется исключительно паникой Вадье в тот момент, когда канониры собирались перед Конвентом. Любопытно, однако, что он был не единственным, у кого разыгралось воображение. Речь идет не только о людях, которые, находясь рядом с Вадье, стали творцами данного слуха, но и об их противниках. На самом деле, мы пришли к тому, что «воображение» собравшихся в Ратуше работало по аналогичной схеме. Разве они не обвиняли «угнетавших Конвент негодяев» в том, что те были «сообщниками иностранцев», подозрительно вели себя возле Тампля, пытались освободить «отпрысков Капета»? Эти идеи не повлияли на умы, стали неудавшимися слухами в отличие от выдумки, исходившей от Комитетов Конвента и сумевшей закрепиться в качестве настоящего слуха. Без сомнения, не все ему поверили; и тем не менее он распространялся, и весьма неплохо, неуклонно нарастая, поднимая все большие волны.