Как выйти из террора? Термидор и революция

В безбрежном потоке поздравлений, хлынувшем в Конвент от имени секций, муниципалитетов, народных обществ, армий и т.д., нападки на Робеспьера занимали весьма скромное место. Хотя, разумеется, в них время от времени вспоминали о печати с символом лилии и клеймили «нуждавшуюся в короле клику». Секция Гравилье, отличившаяся во время «той памятной ночи», — ее делегацию Конвент встретил бурными аплодисментами — даже изобрела для обличения Робеспьера и его сообщников оригинальную формулировку: «народные роялисты»[15]. Большая же часть петиций, к которым мы еще вернемся, пылко клеймила «нового Кромвеля», «нового Каталину», «деспота», «тирана», не упоминая, однако, о его роялистских планах. Создавалось впечатление, что слух мало-помалу выдыхается, — так, словно он был предназначен лишь для очень краткого промежутка времени, отвечая исключительно сиюминутным требованиям и нуждам. Казалось, изменение политической ситуации отодвигает его на второй план, что отнюдь не означает его полного исчезновения. В символическом ракурсе, в особенности во время гражданских праздников, упоминания о сближении между Робеспьером и «последним Капетом» будут встречаться и в дальнейшем. Так, в Лионе во время праздника «Возвращения и Согласия» (означавших преследования «террористов»), организованного 30 плювиоза III года по поводу отмены ущемлявших город решений, по всему городу ездила «повозка терроризма». На ней находилось четыре чучела: «Робеспьер-король», «Шарлье-бог», лживый обличитель и якобинец 9 термидора.

Во время коммеморативных праздников, в частности 21 января, 10 августа и 9 термидора, сжигали два трона — Капета и «тирании триумвиров» — либо же просто чучело увенчанного короной якобинца. Конвент даже рассматривал вопрос о слиянии воедино двух праздников — 10 августа и 9 термидора, чтобы таким образом одновременно отмечать торжество Республики над «двумя тронами»[16]. С другой стороны, слух о Робеспьере-короле станет наваждением для историографии 9 термидора: начиная с III года он будет находить своих яростных сторонников и страстных противников. На момент III года граница между теми и другими была довольно четкой: слух защищали одни только термидорианцы и отвергали одни лишь роялисты («робеспьеристов», чтобы с ним бороться, еще не было...). Проиллюстрируем эти точки зрения двумя примерами: Куртуа и Монжуа.

Куртуа, которому поручили сделать доклад о событиях 9 термидора (он выступил с ним лишь 8 термидора III года, «в канун годовщины свержения тирана») и который сразу же сделался официальным историографом этих славных дней, в общем и целом возвращается все к тому же слуху: печать с цветком лилии; мешочек с надписью «великому Монарху»; «оргии» в Отёе, Пасси, Исси и т.д.; подозрительные проекты в отношении «детей Капета». Этим проектам он дает новую интерпретацию в духе Макиавелли, приводя в качестве доказательства упомянутое нами выше воззвание Коммуны. Робеспьер и его сообщники хотели освободить из Тампля этих детей, «эти невинные остатки виновной семьи», чтобы прежде всего бросить на Конвент «гнусную тень подозрения в желании возродить королевскую власть». А далее, реализовав свои «кровавые планы в отношении Конвента», они бы умертвили этих детей, «чтобы не бояться соперничества с их стороны». Тем самым «неисправимые роялисты», надеявшиеся благодаря Робеспьеру «вновь увидеть на троне последнего отпрыска Капета», оказались бы жесточайшим образом обмануты: лилия в руках заговорщиков была лишь приманкой, должной «привлечь к ним иностранные державы». Куртуа даже распорядился выгравировать в конце своего доклада «отпечаток этого королевского клейма» и в свою очередь добавил новые разоблачения по поводу этой печати[17]. Такова в целом «ослабленная» версия, касающаяся «роялизма» Робеспьера. Чтобы претворить в жизнь свои бесчестные и тиранические проекты, Робеспьер, без сомнения, пользовался королевской печатью и детьми Капета, однако в глубине души он оставался простым негодяем, который не остановился бы перед детоубийством, а не настоящим претендентом на трон. Впрочем, и Куртуа посвящает всей этой истории лишь несколько страниц своего объемного доклада и не особенно старается согласовать ее с другими утверждениями по поводу проектов «заговорщиков». Этот доклад пользовался плохой репутацией даже среди «термидорианцев». Всем было известно, что его автор — бессовестный лжец. Все знали, что он украл множество документов из найденных у Робеспьера бумаг, которые были ему доверены и по которым он делал предыдущий доклад. В частности, некоторые бумаги он оставил себе (всегда могут пригодиться), а некоторые вернул заинтересованным депутатам Конвента — особенно письма с клятвами в верности Робеспьеру (а за ними после 9 термидора приходили многие). Тем не менее никто в Конвенте не счел выгодным противоречить докладу Куртуа; самое большее — ограничились разговорами в кулуарах.