Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям

Гниющая кожа, чесотка, вши, сифилис, СПИД, гепатит, наркомания, самые страшные проявления разврата, пьянство и полное падение нравов — все это стало привычным и обыденным. Я перестал стесняться открытых туалетов, теперь на глазах у незнакомых людей я могу справить нужду, большую и малую. Я престал морщиться от дикого и примитивного мата. Меня не коробят эпилепсия и суицид во всех видах. Уже не вызывает резкого омерзения, когда бьют кого-то или «лечат» пидарасов. Я свободно принимаю еду от «помогал» и уже не мучаюсь, когда приходится отдавать вещи в стирку «стирщику».

Что еще? До каких глубин можно упасть и до каких пределов дойти? Сколько можно и, главное, зачем меня лечить?

А кругом выродки, уроды, мутанты. Да, народишко дрянь, мелкий, гнилой, жадный, хитрый, тупой и бездарный. Все их интересы — это собственная шкура, кишка и хуй во всех их проявлениях.

Первое время я еще пытался умничать. Понял глупость своих действий и перестал. Глупость моя в том, что им не нужны умные разговоры вообще. И умные вещи и явления им не нужны. Они жили, живут и будут дальше жить без всего этого.

У молдаван при всей их какой-то общей деревянности встречаются симпатичные, человеческие лица и качественные фигуры (пропорциональные, с выраженной мускулатурой).

Карло Коллоди. О, как ты велик! Провидец! Ведун! Вещун! Именно: Пиноккио. Пиноккио и Буратины! Не может у них внутри происходить сложных процессов. Они же деревянные, сплошь деревянные. И болезни у них могут быть только соответствующие: трухлявость, короеды, высыхание, гниение, чага. Все! И утонуть они не могут. Дерево, как известно, не тонет. Не люди, сваи! Хороши также для изготовления плотов и дубин.

Они идут потоком, текут рекой. Приходят и уходят. Совершенно разные и абсолютно одинаковые. Никчемность и бездарность, уже уставшая от нищеты, но не понимающая, что обречена на нее вечно.

У них, как правило, ничего нет. Нет денег, профессии, семей, детей, жен, счастья, родных, флага, веры, хобби. Нет даже голубой мечты, не считая абстрактного желания, абстрактного богатства. Сначала я думал, что они глубоко несчастные люди. Потом понял: я не прав. Это порода такая — простец-неудачник, простец-ленивец, простец-алкоголик.

Жизнь меня загнула и неторопливо имеет.

Видимо, дело в том, что в какой-то момент я потерял смысл жизни. Она стала для меня несущественной и тягостной, я стал гнить изнутри. И — на, получи лекарство от жизни.

Телефон требует разговора. Он питается им, а я не хочу разговаривать. Я не знаю, что говорить. Мне нечего сказать.

Бандитизм, как и алкоголизм, — одна из черт русского характера.

Низкий, пожилой, тихий «гардаш», засунув руки в карманы древних треников, стоял, наклонив голову, напротив телевизора. «Гардаш» спал стоя, как старая кляча. За шесть месяцев знакомства я слышал от него не больше двух десятков слов. В основном когда он изредка и не нагло просил сигарету. Статья у него была сто тридцать первая (изнасилование).

Узбек чем-то неуловимо напоминал Майкла Дугласа. Голову его покрывала благородная седина, а пятки — такие жуткие мозоли с глубокими грязными трещинами и еще какие-то жуткого вида струпья, что, когда я увидел их перед собой, свисавших с верхней шконки, то пришел в ужас. Сколько же лет надо было ему ходить в страшно неудобной обуви? Сколько каменистых дорог нужно было пройти, чтобы так истоптать ноги?

Лицо «помогалы» в буквальном смысле напоминало залупу. Погоняло у него было Моряк.

Унылость его носа говорила не только о тяжелом прошлом, но и о невеселом будущем.

«Продольные» — дежурные работники тюрьмы, а еще, наверное, где-то есть поперечные и перпендикулярные.

— Гондон штопаный! — кричал он.

Я попытался представить себе презерватив в состоянии заштопанности и не смог, фантазии не хватило. Может быть, правильнее было бы «гондон клееный?», мелькнуло у меня в голове.

— Ей бы я засадил! — время от времени сообщал кто-нибудь, увидев красивую женщину в телевизоре.

Вне всякого сомнения. Но кто ж тебе даст это сделать?

Телевизор смотрели в камере круглые сутки. Причем было решительно все равно, что там показывают: передачу, фильм, мультфильм или рекламу. Когда под утро телевизор выключали, многие еще долго продолжали сидеть, просто пялясь в пустой экран. Что было у них в голове? Какие мысли, идеи, воспоминания? Скорее всего ничего. Так же пусто, как на экране.

Когда собака не хочет жить как собака, а хочет жить как волк, ее обычно убивают.

Можно ли верить людям? А можно ли верить погоде? Можно ее использовать, беречься от нее, приноравливаться к ней, но верить?!

Его лицо никак не говорило, что у владельца много ума. Но когда за одну ночь он сделал наколку на лице, я понял, что ума в его голове нет вообще.

Аэродром для сбитого летчика.

Если тебе изменила жена, то радуйся, что тебе изменила она, а не отечество.

Сапог пыжился, пыжился, напрягался, напрягался и стал валенком.

Руки у него были золотые, жалко, что росли не из того места.

Он был как огурчик — такой же зеленый и в пупырышках.

Ленин был живее всех живых, а я трупее всех трупых.