Как выживали в «лихие девяностые»

Я потянулся к портфелю и вынул “Лениинградскую правду”, “Смену”, “Невское время” и еще несколько газет, купленных незадолго до этого  в киоске. Шеф на меня смотрел с некоторым удивлением. Затем он записал в свою книжку сумму выданного аванса, срок сдачи работы и смысл договоренности об учете инфляции.

Получив такие огромные деньжищи, я сразу помчался на Кузнечный рынок, накупил свежих помидоров, огурцов, молодого чеснока, рыночную сметану, травок, купил огромный шмат  телятины, неподъемную дыню. Ввалился в дом со всем этим. Домашние были в шоке. “Кого ограбил?” — висел в воздухе немой вопрос всей семьи. После того, как мы все это съели, в туалет было два дня не попасть. К нормальной пище привычка уже давно атрофировалась...

Никто и представить себе не мог, что будет с ценами через месяц! Только жена, наделенная богатой женской интуицией, чувствовала, что деньги, если их быстро не истратить, могут моментально растаять сами по себе.  Она моментально приобрела новую непродавленную тахту, тостер и чайник со свистком....

Но через неделю, когда я заглянул в шкаф, где в коробку  из-под обуви я совсем недавно запихнул  тугую пачку двухсотрублевок, то разглядел там только сиротливо лежащую одинокую  купюру!

 

* * *

Хорошо, что я был женат уже не первый год! Почти все заранее мог предусмотреть. Все-таки часть денег я  отложил на непредвиденные расходы. И оказался прав. Перевести в день я мог максимум десять-пятнадцать страниц. За месяц четыре сотни страниц мне было не одолеть.  И тогда я достал записную книжку и начал обзванивать людей, хорошо знающих английский язык.

Одна моя приятельница работала переводчицей в ГЭБе — это Городское экскурсионное бюро, водила по Эрмитажу иностранцев. Другая читала на английском лекции в Радиополитехникуме. Еще одна была синхронным переводчиком на переговорах в крупной фирме.

Я разбил книгу на части, взял себе бо2льший кусок и договорился с ними о сроках. Выдал всем аванс из денег, что получил накануне. Через неделю назначили контрольную встречу. Только одна дама принесла нечто удобоваримое. Работу всех остальных пришлось не просто переделывать, а  выполнять заново. Идиомы они не чувствовали, переводили их в лоб. Диалог получался у всех деревянным. Короче говоря, русского языка у них не было!

Работая по шестнадцать часов в сутки, я шустро продвигался вперед. О работе на кафедре я просто  забыл. Договорился с ребятами, заплатил им, и они  читали за меня лекции. Жена, как заяц, барабанила на клавиатуре, выхватывая у меня готовые рукописные листы. Даже кое-что поправляла. И все-таки к сроку я не успевал. Решил схитрить: позвонить шефу и показать ему готовую работу, мол, на предмет оценки.  Все-таки он увидит, что дело движется. Но тут у него случились неприятности: кто-то поджег их кооператив,  и шеф сильно угорел при тушении пожара. Я решил поехать к нему в больницу, прихватив с собой рукопись.

Лежал он в Мечниковской, но в палате на двоих. Масса народа лежала в коридоре. Он быстро взял мою рукопись и, застеснявшись своего беспомощного вида, быстро со мной распрощался:

— Хорошо, я вам позвоню.

На следующее утро меня разбудил телефонный звонок:

— Скорее привозите продолжение. Тут две палаты просто умоляют.

Оказывается, что он читал вслух мою рукопись, чтобы оценить реакцию публики. Сбежались больные с соседних палат, подтянулись и сестрички. Правда, больничная жизнь разнообразием не балует, и этот интерес еще ни о чем не говорил.

ОБ ИСКУССТВЕ ПЕРЕВОДА

Снова вернувшись во времени, надо сказать, что институтские годы в смысле английского языка для меня даром не прошли. Существовала возможность подзаработать при факультетском бюро переводов. Туда с различных кафедр поступали заказы на переводы статей из журналов, а преподаватели распределяли их по студентам. Я почти сразу попал в обойму. Это было неплохой добавкой к стипендии. Да и мне эта работа нравилась. Тематика статей была достаточно разнообразной.

Однажды я даже попробовал перевести статью с немецкого. Самое смешное, что у меня это получилось. Загадки тут особой не было.  Мой брат со второго класса поступил в так называемую “немецкую школу”, расположенную на Малой Охте. Здесь, кроме языковых уроков, еще и некоторые предметы — история, география, литература — преподавались на немецком языке. Жили мы с ним в одной комнате, уроки он учил день и ночь: и письменные, и устные. Наизусть учил стихи, немецкие песенки.  По телефону они обсуждали с одноклассниками домашние задания, те иногда приходили к нему домой и разучивали целые сценки. Одним словом, немецкая речь в течение всей его и моей  школьной жизни звучала в доме постоянно. При этом надо еще сказать, что две учительницы у них были настоящие немки. Одна приехала из ГДР, а другая была из семьи старых петербургских немцев. Так что произношение своим ученикам они поставили  именно н е м е ц к о е.  И сейчас, уже спустя много лет, когда они встречаются  классом, выясняется, что почти все из них так или иначе связали свою судьбу с немецким языком.