Как жить и властвовать

Ибн-Аби-р-Раби приводит в своём «Пути владыки» разъясняющие аналогии, из которых следует, что середина, умеренность, мера являются условием оптимальности и силы, и здоровья, и нрава. В своеобразной «декларации умеренности» он пишет: «Мы утверждаем, что одна и та же вещь способна испортиться из-за увеличения или уменьшения. Здесь можно с помощью вещей, видимых нам, сделать заключение о том, что скрыто от нас или удалено. Так, избыточные или недостаточные телесные упражнения способны плохо повлиять на силу человека. Так же и пища, и питьё: если их больше или меньше, чем нужно, то они смогут испортить здоровье. Мера же увеличивает его (здоровье. – А. И.) и сохраняет его. Так же обстоит дело и с воздержанностью, и со смелостью, и со всеми другими чертами. Ведь тот, кто бежит всякой вещи и всего боится, не будучи способным ничего снести, становится трусом. Но тот, кто ничего не боится, а атакует всякую вещь, становится отчаянным. Так и с тем, кто жаждет всех наслаждений: он становится алчным. А тот, кто наслаждений бежит, утрачивает способность к ощущению. Ведь и воздержанность, и смелость портятся от увеличения или уменьшения. Их сохраняет умеренность» [596]. Как известно, идея о добродетели как середине относительно двух крайностей-пороков восходит к «Никомаховой этике» Аристотеля. Она была очень популярна у средневековых арабо-исламских моралистов.

Основываясь на такой дефиниции добродетели, авторы «зерцал» определяют, например, смелость как середину относительно безрассудства (избыток смелости) и трусости (недостаток смелости), щедрость как середину между расточительностью и жадностью и т. п.

Однако в глаза бросается одна важная деталь. Притом что теоретическая идея добродетели как середины между двумя крайностями-пороками была исключительно популярна, многие авторы (нередко те же самые, что цитировались выше) склонялись к бинарному противопоставлению «добродетель – порок», определяя одну противоположность через другую. Этот отход обусловлен, как мне кажется, внутренним пороком самой трактовки добродетели, добродетельных нравов как середины. Не сто́ит, наверное, много говорить о том, что в этом случае различие между пороком и добродетелью оказывается не качественным, не сущностным, а количественным. (Здесь в воображении возникает образ весов с коромыслом и двумя чашками – такие были в ходу на средневековых рынках. Вертикально встающая стрелка указывает момент равновесия.)

Дело ещё и в том, что многие добродетели не имели двух противоположностей-пороков. Пусть всё более или менее ясно со щедростью, смелостью, этими популярными примерами этических разделов в «зерцалах». Но моралистами популяризировались добродетели, которые имели или могли иметь противоположность-порок как бы лишь с одной стороны. Один из примеров – ум (акль). Несомненная добродетель. И с недостатком ума вопрос ясен. Тут речь идёт о глупости, слабоумии. А как с избытком ума? Вести речь о «сильноумии» (как противоположность слабоумия)? Или дополнительными дефинициями ограничить возможности ума, и – что сверх того, то от «лукавого»? (По этой линии идёт обыденное сознание. «Уж больно ты умён» – говорят с неодобрением о ком-то, кто показал себя ловкачом.) Часть авторов «зерцал» шла по этому пути. Уму противопоставлялось, наряду с глупостью, т. е. пороком-недостатком, в качестве порока-излишества хитроумие – даха́ʼ [597].

Однако и здесь возникали две проблемы. Одна – из области самой моралистики. Многие авторы считали хитроумие достоинством. Например, аль-Муради, которого цитирует Ибн-аль-Азрак, поместивший дахаʼ в список добродетелей, писал, что это – «определение вещам подобающих мест, уклонение от проистекающего из них вреда и стремление извлечь из них пользу» [598]. (Отмечу, кстати, что здесь возникает новая сложность – изыскание порока-избытка самому хитроумию как добродетели-середине). Вторая проблема – трактовка ума, разума (акль) в произведениях философской направленности как некоего совершенства. Причём совершенства, которое добавления, дополнения, избытка не приемлет, что называется, «по определению».