Читаем Как жить и властвовать полностью

Свидетельства того, что вопрос был дискуссионным, обнаруживаются и у аль-Маварди (в его «Жизненных правилах дольнего мира и религии»), и у ат-Тартуши. Так, последний в своём «Светильнике владык» констатирует «расхождения между людьми» по вопросу о «прибавлении ума» и утверждает, что большинство людей разумных рассматривают такое прибавление как благо, добродетель. Ведь это не что иное, как «прибавление знания о делах, догадливости, познанности того, что было неизвестно». Приводит он и хадис Пророка: «Больше ума – ближе к Господу». Что же касается хитроумия, то ат-Тартуши выводит его за пределы разума. «Хитроумие и козни, – заявляет он, – придавание других значений понятию „разум“; они же разуму не присущи». Порицаемо поэтому обращение разума к хитроумию, козням, хитростям и обману [599][64]

. Подтверждением неполной операбельности тройственного деления пороков и добродетелей может быть и приводимое Ибн аль-Азраком в разделе о разуме суждение: «У ума нет предела» [600].

Ещё один характерный пример – справедливость как нравственная добродетель. Недостаток или отсутствие справедливости – несправедливость. Явный порок. А избыток справедливости? Возможно ли такое? Думается, что нет, так как сама справедливость рассматривалась как соблюдение меры в каждом деле и любой вещи. Нарушение меры – несправедливость. И всё. «Сверхсправедливости» мы не встретим в «зерцалах». Не потому, что слова такого не было. Нет ничего такого в реальности.

Как проявление стремления как-то согласовать различные подходы к определению добродетелей и пороков я расцениваю оксюморон – выражение «совершенство умеренности», позаимствованное Ибн-аль-Азраком у аль-Газали. Эта характеристика отнесена к Пророку: единственно он достиг такого совершенства (или такой умеренности?) в своих нравах [601].

Когда это было удобно, авторы «зерцал» наряду с троичным делением (два порока – добродетель как середина) широко обращались к бинарному противопоставлению добродетели и порока, причём и тот, и другая дефинировались достаточно чётко и были лишены сбивавшего с толку элемента спорности, присущего тройственному делению. Например, у того же аль-Маварди взаимно противопоставлены верность слову и вероломство, честность и лживость, гнев и умиротворённость [602]. Аль-Муради в «Книге указания» рассматривает парами такие положительные и отрицательные нравственные свойства, как гнев и умиротворённость, высокомерие и покорность, решительность и нерешительность, сохранение тайны и разглашение её, щедрость и скупость [603].

Не иначе как стремлением выразить всё многообразие нравственного мира человека можно объяснить и то, что в дополнение к «троичному» определению добродетелей и пороков (первые суть середина между двумя крайностями-пороками, вторые суть доведённые до максимума или до минимума добродетели) и их «двоичному» определению (добродетель есть противоположность порока и наоборот) вводились такие понятия, как «составные» добродетели и пороки. Так, по аль-Маварди, соединение ума и смелости даёт стойкость [604]. Как добродетель составную, состоящую из дружественности и заботливости, трактует Кудама Ибн-Джаафар милосердие [605]. Беглое замечание о «сложных пороках» обнаруживается, например, у Ибн-Аби-р-Раби [606]; неизвестный автор «Канона политики» говорит о «простом неведении» и «сложном неведении» [607]. Интересна в этом отношении и идея того же автора о мнимых добродетелях, или пороках, внешне подобных добродетелям. «То, что похоже на мудрость» – некритичное восприятие науки только ради того, чтобы считаться человеком достойным, принадлежащим к мужам учёным. «То, что похоже на щедрость» – трата денег ради удовлетворения собственных амбиций, для создания авторитета, для приближения к властелинам. «То, что похоже на смелость» – преодоление ужаса ради денег, победа над страхом из-за опасения быть обвинённым в трусости и т. п. [608].

Поскольку реальные человеческие нравы представляют собой сочетание добродетелей и пороков, то вставала достаточно интересная практическая проблема, если можно так выразиться, минимального набора добродетелей (она же – проблема сочетаемости и приоритетности нравов). Так, жадность и глупость, как считает аль-Муради, могут быть «укрыты», т. е. преодолены, в действительности сведены на нет скромностью, тогда как щедрость и разумность оказываются скрытыми за высокомерием, заносчивостью, самомнением [609]. Идея эта достаточно распространена в жизненаучительной литературе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология