Как жить и властвовать

Необходимо отметить, что эта «стихийная» (от используемого выраженияустукуса́т, арка́, ана́сыр, т. е. стихии, или первоэлементы) трактовка происхождения и различия нравов не нова. Просто Ибн-Арабшах – известный нам автор «княжьего зерцала», который изложил её достаточно подробно. Сама же идея в значительно более лапидарном выражении встречается ещё у Ахмада Ибн-ад-Даи и его «Греческих заветах» (IX век). Он писал, что «пастырь человеческого царства», т. е. властелин, состоит из «взаимно враждебных первоначал (арка́н) и различающихся между собой сил, причём каждая составляющая перетягивает его к себе». Именно этим, как мы видели, Ибн-ад-Дая объяснял необходимость министра, который должен уравновешивать верховного правителя; если тот мягок, то визирь должен быть твёрд, если тот подвержен страстям, то министр обязан руководствоваться разумом, и т. д. Идея воспроизводится спустя полтысячелетия у Ибн-аль-Хатиба (XIV век), что свидетельствует о её популярности [621]. Кстати, и цитировавшийся выше Ибн-Арабшах – достаточно поздний автор (XV век).

По-видимому, одним из вариантов «стихийной» концепции было противопоставление духа и души. Душа трактовалась как огнеподобная, ведущая своё происхождение из стихии огня, а дух – как происходящий из воды. Соответственно душа изображалась в этом случае как источник пороков, а дух – как источник добродетелей. Однако излагающий эти представления Ибн-Арабшах называет их «словами неясными» [622] и от них отмежёвывается.

Большой интерес представляет собой достаточно влиятельная среди авторов «зерцал» идея о зависимости нравов людей от меняющихся условий и обстоятельств жизни. Она не всегда ясно выражена, но проявляется уже как минимум в распространённых сетованиях на то, что нравы людей подурнели, ибо изменилось время (зама́н) или даже темперамент времени. Лапидарное выражение этой идеи – в афоризме о большей схожести людей со временем, чем со своими отцами. Ибн-Арабшах даёт несколько более развёрнутое выражение этой идеи. «Человек, да и все животные, – пишет он, – таковы, какими их делают бытие и место, они следуют за различиями в нравах самого времени. Время же – как сосуд, а человек – как вода. Оно придаёт ему свои нравы: тёмные, если тёмное, светлые, если светлое. Поэтому говорят: цвет воды – цвет сосуда. И ещё говорят: люди более похожи на своё время, чем на отцов» [623].

Это сравнение придумал не Ибн-Арабшах. Оно встречается ещё у ат-Тартуши, который писал: «Время – сосуд для людей, живущих в нём». Правда, Ибн-Арабшах не следует идее о том, что новое время хуже старого. А у ат-Тартуши это есть. Он разворачивает сравнение с сосудом и говорит, что верхушка сосуда всегда лучше, чем его низ. Ведь горлышко кувшина гладкое и чистое, чего не скажешь о нижней части [624]. (Постоянное ухудшение времени и людей – особая тема.)

Мне думается, что последняя из упомянутых концепций, объясняющих разнообразие нравов (зависимость от условий времени), была в «зерцалах» если и не самой авторитетной, то наиболее операбельной – той, на которую реально ориентировались в нравственно-практической области. Проблематика времени-заман становится этической, и в «княжьих зерцалах» она увязывается с владыкой – его ролью в формировании нравов, его зависимостью от времени и т. п. В тесной взаимосвязи оказываются три элемента: время (= внешние условия), нравы (как самого владыки, так и в особенности подданных), сам владыка (ма́лик, или чаще, при обсуждении этих зависимостей – султан, рифмующийся со временем-заман).

Да, нравы (и не только они, но и, например, осадки, урожайность и т. п.) зависят от времени-заман. Но из этой зависимости исключается владыка. Он стоит над временем-заман. Ибн-Арабшах утверждает, что «приходящее и преходящее время покорно тому, что замыслил султан» [625]. Ат-Тартуши подбором псевдоисторических анекдотов вообще ставит знак равенства между правителем (султан) и временем (заман). Так, рассказывает он, один правитель услышал, как некий человек хулил время. «Коли знал бы он, – сказал правитель, – что есть время, то подверг бы я его наказанию. Ведь время – это султан». Другими словами, «некий человек» возводил хулу прямо на султана. Ещё одна история. Как-то Муавия, омейядский правитель, велел, чтобы один из его приближённых описал время. «Ты и есть время, – без обиняков ответил Ибн-аль-Кава. – Ты в порядке – и оно в порядке, ты испортился – и оно испортилось» [626].

Мы получаем несколько усложнённую, но принципиально ту же самую, что и в параграфе «Солнце справедливости», схему воздействия: вместо «властелин – приближённые – подданные» другую: «властелин – время-заман – приближённые и все остальные подданные». В любом случае владыка с его благонравием оставался ключевой фигурой, от которой зависело благо общины.