Как жить, когда близкий перестал тебя узнавать. Психология семейного кризиса

Мой брат Рон и его жена собирались провести свой ежегодный отпуск на Гавайях. Перед отъездом Рон приехал в Лос-Анджелес. Мы с ним стояли у постели отца, и я спросила: «Ты уверен, что хочешь сейчас лететь на Гавайи?»

Рон ответил, что наш отец не может умереть во время его отпуска, – возможно, его бдительность притупили те самые случаи «ложной тревоги», – просто для того, чтобы поспорить со мной. В итоге они улетели, а меньше чем через неделю вернулись обратно и успели попрощаться с отцом.

Я всегда буду верить в то, что отец дождался возвращения Рона. В ночь перед смертью он находился в ужасном состоянии, и нам казалось, что он может не дожить до утра. Я вышла из родительского дома, когда начало темнеть и на небосвод поднималась полная луна. В то время я жила в трехэтажном доме и очень сдружилась с его владельцами, проживавшими на первом этаже. Поднимаясь по наружной лестнице к себе в квартиру, я вдруг поняла, что не могу больше сделать ни шага. Я села на ступеньку, посмотрела на луну и разрыдалась. Друзья нашли меня плачущей на лестнице. Я сказала им: «Я не знаю, как жить без него. Я не знаю, что мне теперь делать».

Они отвели меня в дом, и мы долго разговаривали – о том, что к смерти невозможно подготовиться, что она всегда приходит внезапно, даже если ты ее давно ждешь. Я всегда буду благодарна им за поддержку, которую они мне тогда оказали. Благодаря нашему разговору я поняла, что мы все переживаем смерть близкого схожим образом, и я часто вспоминала эту ночь – спустя много лет, когда смерть стала популярной темой для обсуждения на собраниях нашей группы поддержки.

Когда я пришла в родительский дом утром четвертого июня, Рон уже приехал туда. Его самолет приземлился в тот тихий, темный час, когда полночь уже миновала, а до рассвета еще остается очень много времени. Я помню, как подумала о том, какое это одинокое время и чувствовал ли брат одиночество, направляясь от аэропорта к холмам Бель-Эйр. Но говорить на подобные темы в нашей семье не было принято, так что я не задала Рону этот вопрос. Мы сидели у отцовской постели, пока небо становилось всё светлее и светлее, а мимо окон проплывали клубы тумана. Мы пили чай, обменивались воспоминаниями, а временами молчали. Говорили мы тихо, чтобы не потревожить отца, который готовился покинуть этот мир.

Спустя несколько часов я вышла в сад. Я посмотрела на светлеющее небо и почувствовала, как начинаю погружаться в свои воспоминания. И я поняла, что смерть – это мудрый учитель, ведь она учит нас жизни. Я всегда хотела от своего отца чего-то большего, хотела быть ближе к нему, стремилась понять, что он за человек. Но даже после десяти лет, на протяжении которых деменция обнажала его душу, я продолжала воспринимать его как череду образов, пробелы между которыми навсегда останутся пустыми.

Через дверь я слышала, как моя мать разговаривала в своей спальне по телефону. Она занималась этим всё утро, иногда прерываясь, чтобы зайти в комнату отца. Я вдруг поняла, что еще совсем недавно осудила бы ее за такое поведение. Почему она только и делает, что говорит по телефону, в то время как ее дети сидят у постели своего умирающего отца, прислушиваются к его дыханию, ожидая момента, когда он испустит свой последний вздох? Но тогда, стоя под солнцем, лучи которого пробивались сквозь пелену тумана, я поняла, что не осуждаю ее. Мне было ее жалко. Мать не понимала, как ей стать участником этого глубокого семейного переживания. Мы с братом тоже не знали, но пытались не обращать внимания на непростую историю наших взаимоотношений, ведь сегодняшнее событие было важнее всех прошлых обид. Моя мать лишала себя возможности сидеть рядом со своими детьми, в то время как ее муж медленно покидал этот мир. Она не могла воссоединиться со своей семьей, и мне стало грустно: мать сознательно всю жизнь вела себя так, что теперь не могла поучаствовать в таком важном событии. Я шепотом помолилась за нее и поблагодарила смерть за все те уроки, которые она мне преподала, за то, что она стала зеркалом, отражавшим не только мое прошлое, но и путь, который я смогла пройти.

Когда врач сказал нам, что сердцебиение отца стало совсем слабым и он скоро умрет, мы с Роном позвали мать. И она застала тот удивительный момент, когда за минуту до смерти отец открыл глаза: они вновь были ярко-голубыми, и взгляд его стал таким ясным и осмысленным! Мать поняла, что он по-прежнему любит ее, когда он повернулся и посмотрел на нее перед тем, как испустить свой последний вздох. Я была искренне рада за нее. Но при этом мне было грустно, ведь мать так много упустила из-за своей замкнутости и нежелания меняться. Перед тем как отец умер, они с матерью в последний раз оказались в своем личном мире, отведенном им двоим. Кажется, она ничего не сказала ни мне, ни Рону. Перед лицом смерти отца мы были очень одиноки, мы не были семьей. И единственное, что было для меня в новинку, – отсутствие злости на этих людей. Я просто грустила из-за того, что мы всю жизнь были так далеки друг от друга.

* * *