Как жить?

Замечательное государство. После всех революций, пролитой крови, уничтожения полнации — а это десятки миллионов людей, не считая войн, — ради, конечно же, благополучия нации, мы имеем Абрамовича и иже с ним (или они нас имеют), а народ как был, так и остался — в нищете. Посчитайте, кто получает больше 10 тысяч. Распределите на семью. Душевой доход таков, что не своруешь — не проживешь. А ведь у большинства зарплата меньше 10 тысяч. И цены растут.

Так вот применительно к нашей стране вопрос «как жить?» для большинства давно решен — никак. Как получится. Авось. Мы можем подражать цивилизованным странам. Если у них получается, а почему у нас нет? Подражаем, занимаем, но что-то промежность Евроазии ни на кого не похожа. Да и сами толком не знаем, кто мы.

Но это не столь важно. Особенности территорий, политики изменчивы. Брюзжать можно сколько угодно. Митинговать. Не ходить на клоунские выборы. Драться с полицией. Кого-то купить, кого-то продать. Все меняется, можно поменять. Не меняется лишь природа человека. Эгоцентризм остается, и он мешает нам жить. Вопрос «как жить?» относится не столько к государству, политике, сколько к самому человеку. Он ведь как хочет, так и живет. И при Сталине, и при Гитлере. Даже тут остается выбор: служить или не служить, убивать или не убивать. Хотя, чего уж там — такой режим не подарок. Но вы задумайтесь: откуда это идет? Кто определяет тот или иной образ жизни? Да сами люди, конечно.

И все хотят жить. Но мы очень разные. Каждый по-своему уникален. И все же есть типология. У Вайненгера, например, женщина четко делится на гетеру и мать. Это противоположные типы, но ведь они существуют. И все чего-то хотят. У Лазурского, кажется, в «Классификации личностей» 1917 года издания, типология шире. От альтруиста до тирана. Я в студенчестве познакомился с этой замечательной книгой, больше ее я не видел. Но там он приводит конкретные примеры: Франциска Аксизского, доктора Гааза — почитайте, это весьма интересно и поучительно.

А теперь думайте, как им жить вместе — альтруистам и эгоистам. Доктор Гааз, тюремный врач, сносивший срам и вонь своих подопечных ради спасения их, поздоровался бы с гимнописцем Михалковым? Конечно, поздоровался бы, он же лечил и не такое говно. И гимнописец тоже, наверное, кивнул бы головкой. Но почему и как эти совершенно противоположные типы существуют в одном обществе, я не знаю. Как жить? Я не знаю.

2007

На кладбище

Вчера был на кладбище. Это недалеко от меня — полчаса на автобусе № 510. Кладбище так и называется — «Домодедовское».

Там похоронена мама Людмилы, жены Леонарда Терновского, с которым дней десять мы сидели в одной камере «Матросской тишины» и подружились. Он умер в прошлом году. Но похоронен в Малаховке, вместе с дядей, тетей — там у них и дача, и дом, живет его сестра, Люда часто бывает — что-то вроде родового гнезда. И Леонард, умирая, завещал ей быть с ним, там же в Малаховке. Придет срок, так, наверное, она и поступит. Впрочем, она и сейчас не расстается, навещает могилу.

А мать на «Домодедовском». В прошлом году едва нашли ее. Все заросло. Зато, когда Людмила раздвинула заросли, на небольшой вертикальной плите на нас смотрела такая симпатичная мама, лет 30-ти, с фотографии, абсолютно не подверженной времени, чистая, ни пятнышка, даже как будто с некоторым удивлением: что это вы меня закрыли? Где же вы были до сих пор?

Вот мы и принялись рвать траву, расчистили могилку, оставили лишь два ростка посаженной Людмилой рябины, да кустики, где должны бы расти цветы, а сам памятник сиял на свободе и, кажется, Мария Лаврентьевна Обухова улыбалась, глядя на наши хлопоты. Люда возложила ей очень красивые цветы, только что купленные здесь же на кладбище. И перекрестилась.

С той поры прошел год. Майский день выдался солнечный, яркий. После коротких дождей духота не томила. И памятник, совершенно чистый, свободный у подножья кустов, будто бросился к нам навстречу. Мария Лаврентьевна, самая красивая женщина на этом кладбище, явно была нам рада. Ну, мы еще чего-то там подчистили. Люда разукрасила свободное место между памятником и кустами разными невероятными цветами. А я пока отошел покурить.