Какая еще любовь?

Стоя посреди комнаты, Молли задумчиво смотрела на чемодан, лежащий на кровати. Открытый и пока пустой чемодан.

Чего она стоит? Надо собирать вещи и бежать. Еще час назад она уже должна была быть на полпути неважно куда, главное, подальше отсюда.

Так почему она все еще здесь? Зачем она за ужином целый час болтала с детьми о всякой чепухе, чтобы они не заметили, какой бледный их дядя, как нехотя он ест и как тихо себя ведет?

Может, ради детей? Ради Эла и Лиззи? Конечно, ради них. По крайней мере, Доминик Лонгстрит здесь точно ни при чем, хотя Он и замечательный мужчина. Но мало ли скольких замечательных мужчин она знала? Ни одному из них ей не хотелось щупать пульс или измерять температуру. Таскать с собой бумажные пакеты в сумочке (на всякий пожарный) она тоже не собиралась.

Все это ей не нравится. Ей никто не нужен, а главное — не нужно чувствовать себя нужной кому-нибудь.

— Почему ты так уверена? — спросила она себя, закрыв чемодан и заталкивая его обратно в шкаф. — Раньше в тебе никто не нуждался, если не ошибаюсь.

Она с размаху бросилась на кровать, подперла руками подбородок и уставилась в стену. Ответа на стене почему-то не оказалось, и Молли перевернулась на спину. Теперь она смотрела на полог.

Как он ее напугал. Никогда в жизни она так не боялась.

Только что они с Лиззи хохотали, и вдруг она увидела, как Доминик побелел, а взгляд его карих глаз стал отрешенным, словно он пытался и все никак не мог понять, что же с ним происходит.

Она спросила, чувствует ли он левую руку, может ли пошевелить челюстью… А что, если этим она только сильнее напугала его? Хотела помочь, а сделала хуже.

И все-таки прежде всего она думала не о себе, что уже необычно. Молли по опыту знала, что о себе надо думать в первую очередь (долгие годы она была сторонницей теории «я у себя одна»). Интересно, это как-нибудь на меня повлияет? Это ведь не моя проблема, верно? И разве мало еще мест, где мне будет хорошо? И не приведи господи привязаться к этому, пусть даже совсем чуть-чуть.

Ее первая в жизни мысль не о себе могла быть, например, о детях, с которыми все, между прочим, в полном порядке. Она же няня, а опыта у нее в этом деле не больше, чем в любом другом. Мало ли она сменила работ за несколько лет, и на каждую требовался работник с опытом.

Вот, вот о чем надо думать: о Лиззи с Элом. А она вспомнила о них, только когда ворвалась на кухню к миссис Джонни и уже хотела крикнуть, что срочно везет Доминика в ближайшую больницу. Вид двух синезубых улыбок мгновенно привел Молли в чувство, не дал окончательно поддаться панике. Хорошо, что дети оказались на кухне.

Она взяла себя в руки. Она ведь взрослая. Она за них отвечает. Она улыбнулась в ответ, попросила миссис Джонни помочь ей разыскать ключи от машины и выложила все экономке, только когда они вдвоем отошли подальше. Подальше от маленьких детей с большими ушами.

По дороге в больницу она умудрилась ни во что не врезаться, в палате вела себя как надо: спокойно и непреклонно.

Все отлично. Она была безупречна… пока не устроила эту неожиданную истерику на обратном пути.

Черт бы его побрал за то, что он так сильно ее напугал.

И теперь Молли набилась ему в сиделки (вот, уже и обязательствами запахло!), чтобы он не посинел, как языки у Эла и Лиззи, и не загнулся невзначай.

«Доминик нуждается в отдыхе!» — заявил доктор О'Кифи, и она бросилась организовывать Доминику отдых.

Стрекоза собиралась научить муравья, как нужно беззаботно веселиться. В целом, если как следует поразмыслить, ничего плохого в этой идее нет. Что тут сложного? Она справится одной левой, устроит здесь такое, что в Диснейленде все сдохнут от зависти.

Только сначала надо заточить Дерека, Синару и маму Билли (ее в первую очередь) в местное подземелье. Знать бы еще, где оно…

— Прекрати истерику, — приказала она себе. — Ты же сама сказал доктору О'Кифи, что у тебя стальные нервы.

Напольные часы в холле на первом этаже начали отбивать время. Молли взглянула на будильник, стоявший на тумбочке возле кровати. Она здесь уже целый час. Восемь, пора купать Эла, потом укладывать в постель и читать ему книжку.

Оказалось, что миссис Джонни позаботилась о мальчике. Лиззи тоже принимает ванну, потом наденет пижаму и поставит в большой гостиной какой-нибудь фильм. Доминик поклялся Молли, что ровно в девять спустится вниз, чтобы уписывать за обе щеки попкорн и восхищаться фильмом, который выбрала Лиззи.

Правда, прежде чем он согласился, Молли пришлось пригрозить, что в случае неподчинения в следующий раз может сколько угодно бледнеть и падать в обморок. Она и пальцем не шевельнет, мало того, спрячет все бумажные пакеты, какие только найдутся в доме, и пусть он валяется беспомощный, где упадет, пока его не закакают голуби.

Стоило немного надавить, и Доминик послушно на все согласился. Но Молли была уверена, что ему все еще не по себе, все еще страшно. Ничего, это быстро пройдет. Завтра он наверняка попытается устроить новую репетицию, начнет названивать по делам и делать вид, будто ничего с ним не произошло.

И зачем ей опекать такого болвана?