Какая гадость эта ваша рыба-фугу (ЛП)

Из пяти сотрудников ресторана – самого Элберта, Мари, Эдуардо, дневной уборщицы, Торри, и Рока – работа последнего, была, пожалуй, самого примитивного уровня. Он был посудомойщиком, мексиканцем из Юкатана, в прямые обязанности которого входило следить за тем, чтобы серо-розовые сервизы тяжелого сиракузского фарфора ресторана Д'Анджело оставались в постоянном обороте в разгар вечерней суматохи обеденного зала. Однако именно в этот вечер Рок почему-то не спешил приступать к своей ответственной миссии мечтательно скоблить тарелки и орудовать соплом своего суперспрея. При чём он не просто медленно двигался, невзирая на то, что груды посуды с брызгами красного и белого соуса и каплями жира громоздились рядом с ним, как башни Уоттс-Тауэр, а ещё и что-то бубнил себе под нос. Недовольно. На неком столь загадочном латино-диалекте, что даже Эдуардо не мог его расшифровать.

Когда Элберт спросил его – да, может излишне резковато, ведь он и сам был переутомлен, – то Рок взбеленился. Все, что Элберт спросил его, было: «Рок, ты в порядке?» Но почему-то воспринято это было им так, словно бы Элберт оскорбил его мать, четырнадцать сестер и родину. Чертыхнувшись, Рок отскочил от своей нержавеющей мойки, сорвал с груди фартук и принялся возить тарелками по стене. Понадобились все 100 кг. массы Элберта плюс 82 кг. массы Эдуардо, чтобы вытолкать Рока, весившего вместе со своими хипповыми шузами не больше 54 кг., через черный ход ресторана на переулок. При попытке бунтаря ворваться обратно они общими усилиями захлопнули у него перед носом дверь, которую он потом еще с полчаса пинал своим ботинком, ну а Мари пришлось со вздохом взяться за посудомоечную тряпку.

В общем, этот вечер был катастрофой – чистой, беспримесной, незамутненной.

Элберт уже начал навёрстывать упущенное, когда через чёрный ход заявилась Торри и побрела на кухню, где приветственно вскинула свою костлявую руку. Она была бледной тощей рыжей девицей девятнадцати лет с короткой мужской стрижкой, а также с восходящей интонацией и сплющенными гласными в её говоре, характерных для потомственной «девчонки из Долины». Она просила об авансе по зарплате.

– Моменто, моменто, – на лету кинул ей Элберт, проносясь мимо неё с миской бернского соуса в одной руке и майонезной баночкой с ярко-оранжевой икрой морского ежа – в другой. Ему нравилось во время готовки запускать свой рудиментарный итальянский. Это вселяло в него чувство неприступности.

Ну а Торри пока что нехотя поплелась на другой конец кухни и встала у окошка в двери «выход», откуда могла от нечего делать понаблюдать, как в обеденном зале посетители едят, пьют, курят и тыкают пальцами в свою выпечку. Беарнский соус на тарелке красиво собрался в лужицу рядом с зажаренными на гриле паттисонами, а икра, кучкой уложенная на акульем филе, уютно устроилась в своем блюде, так что Элберт уже подумывал о том, чтобы предложить Торри оплату по «боевому» тарифу, если она останется помыть посуду, когда та тихонько присвистнула. Этот свист был не из тех, которыми подзывают такси или вызывают артистов на бис, а из тех, которыми выражают своё изумление или потрясение, типа «Ни хрена себе!». От такого свиста Элберт остолбенел. Сейчас случится что-то гадкое – он ощутил это столь же отчётливо, как и то, что жидкие волосёнки, обрамляющие его плешь, вдруг встали дыбом.

– Что? – затребовал он. – Что там такое?

Торри повернулась к нему неторопливо, как палач. – Я вижу, сегодня к тебе пожаловала Уилла Франк – у тебя хоть там всё в порядке?

Забытое на гриле филе акулы подгорело, брошенный на плите соус беарнез разварился, превратившись в водянистую бурду, Мари уронила на пол две чашки с кофе и тарелку с домашним пирожным наполеон.

Наплевать. В мгновение ока все трое прижались к маленькому круглому окошку, напряженные как подводники у перископа. – Где она? – прошипел Элберт, его сердце колотилось как тысяча тамтамов.

– Вон там? – ответила Торри с вопросительными нотками в голосе. – Рядом с Джоком ... Джоком Макнэйми? Тот, с белобрысой шевелюрой?

Элберт стал всматриваться, но бестолку. – Где? Где? – воскликнул он. – Там? В углу?

В углу, в углу. Элберт смотрел на молодую женщину, белокурую девушку в черном коктейльном платье без бюстгальтера, сидевшую напротив дюжего верзилы с пероксид-мелированной прической флэттоп. – Где? – повторил он.

Торри ткнула пальцем.

– Вон та блондинка? – Он чувствовал, как рядом с ним обмякла Мари. – Но этого не может быть … – он онемел. Неужели это та самая Уилла Франк – блюстительница тонкого вкуса, покровительница кулинарного искусства и разоблачительница бракоделов, недоучек и неудачников? А этот болван, что рядом с ней, с огромной плавно работающей челюстью и толстыми как колонны предплечьями, это он что ли обладает самым изощрённым, прихотливым, привередливым, утонченным и дотошным вкусом в городе? Нет, это просто невозможно.

– Я типа знаю его, сечешь? – поясняла Торри. – Джок, он типа из Анти-клуба, ну и все такое.