Какая музыка была!

В одиннадцать встает,
Магнитофон включает,
И черный кофе пьет,
И курит, и скучает.

И слушает ансамбль,

Какой-то слишком старый,
И думает:
              «Ослаб,
Совсем не те удары.

Винты совсем не те,

Усталым стал и грузным,
Как будто в темноте
Шар на столе безлузном.

Как будто так легко

От двух бортов по фишкам,
А я то широко
Беру, то узко слишком.

Хозяин отошел,

На темный лес поставил
И нас на произвол
Судьбы пустых оставил.

Наглеют фраера,

Не залетают лохи,
Кончается игра, —
Дела не так уж плохи.

Но в эту зиму я

Игру сыграл такую,
Что Книгой Бытия
Отныне не рискую.

И что бильярдный стол

Тому, кто ненароком
Об Иове прочел
В раздумье одиноком».

«Еще вчера сырым огнем Калькутты…»

Еще вчера сырым огнем Калькутты
Надсадно и прерывисто дыша,
Перемогался этот город лютый,
Почти бесплотный, потная душа.

Собаки здесь не слишком часто лают,

Совсем не лают, силы берегут.
Родятся люди здесь и умирают
И после смерти много раз живут.

«Палаццо – это как палатки…»

Палаццо – это как палатки,
В которых те же неполадки.

По берегам сезонный гам, —

Здесь Беарриц, здесь Ницца, Канн.

Здесь волны моря громыхают,

Здесь люди с горя отдыхают —
Стоят палатки возле скал.
Здесь по утрам, в молчанье строгом,
Идут на пляже тяжбы с Богом:
Один присел. Другой привстал…

Но тяжбы с Богом бесполезны —

Здесь все болит и все болезны,
Из рая изгнана чета.
И тот, кто думает о пользе,
Об этом пожалеет после —
Не стоит польза ни черта.

О пользе думать очень вредно, —

Все это не пройдет бесследно, —
Так следуй опыту отца,
Пока сучится нить живая,
Жизнь до последнего конца
Искусственно не продлевая.

«Чуть наклонюсь и варежку сырую…»

Чуть наклонюсь и варежку сырую
На повороте подниму со льда,
Подумать страшно, как тебя ревную
И как люблю… Должно быть, навсегда…

Еще болезни наши, наши морги,

Могилы наши – ох как далеко!
И я черчу веселые восьмерки
На раскаленном льду ЦПКО.

Мне подражать легко, мой стих расхожий,

Прямолинейный и почти прямой,
И не богат нюансами, и все же,
И вопреки всему, он только мой.

Kali temple

В храме Калькутты возник из-за дыма густого
Опытный нищий (в обличье – намек на святого).

Он мне кивает, как будто бы Ведам внимая,

Переживает – и связь между нами прямая.

Опытный нищий, мы братья родные по духу

И по снедающему нас обоих недугу.

В эти минуты мы оба почти что святые,

Я – из Калькутты, а ты – из Москвы, из России.

В рубище нищем, насущным живем, настоящим, —

Оба мы ищем, играем, сгораем, обрящем.

«Молчат могилы, саркофаги, склепы…»