Какая она, победа?

Вновь появился вертолет. Конечно, этого ждали, но, когда послышалось

знакомое, самое-самое желанное тарахтенье Ми-4, это было похоже на чудо.

Все ожили, замахали руками. Если б он смог сесть! Если б он смог забрать

хотя бы Морозова! Хотя бы сбросили бензин! Ребята принялись вытаптывать

в снегу большущие буквы — БЕНЗИН! Прочтут сверху? Догадаются?

Из кабины выпорхнул вымпел. В нем записка. Сесть не могут, группе

придется идти до вертолетной площадки, расположенной ниже по Саук-Даре.

Но помощь близка, держитесь! И главное: если Сидоренко погиб и оставлен

на вершине, разойдитесь и ложитесь на снег. Если Сидоренко не обнаружен,

встаньте в круг. Если Сидоренко с вами, встаньте в одну линейку...

Никто из них никогда в жизни не выполнял с таким волнением и

готовностью эту простую команду. Вот они в одной шеренге. Все в порядке,

и Саша Сидоренко с ними. Вертолет улетел, перед ними был все тот же

ледник Большая Саук-Дара, все та же упряжь с больным товарищем, в

которую вновь надо впрягаться. Но теперь о них знали.

На четвертый день они вышли к воде. Это был полноводный ручей, он с

плеском катил прямо у самых ног. Воду можно было зачерпнуть ладонью.

Кружкой. Кастрюлей. Можно было лечь прямо на лед и с матовой полу-

прозрачной кромки пить и пить эту воду, от которой ломило зубы. Так нельзя

189

пить. И уж конечно, врач экспедиции должен был бы не допустить это

варварство, в конце концов запретить даже! Как они пили! Как он пил сам!

До бульканья в животе. До умопомрачения. Оторвутся от воды, отойдут от

ручья, и снова назад, к воде, как будто она вновь может исчезнуть, и теперь

уж навсегда.

В лагерь Ачик-Таш их доставили вертолетом. Когда Шиндяйкин вылез

из кабины, ребята-армейцы долго не могли признать в нем того доктора,

который сносил их на вратарской площадке в борьбе за мяч. Что

удивительного, если человек потерял в весе 10 килограммов? А ведь его не

мучила проблема избыточного веса, ни грамма лишнего. .

Не это главное. Главное в том, что сил хватило на все и что никто не

разочаровался ни в себе, ни в своем товарище. Хорошо, что они снова в

Ачик-Таше. Хорошо, что здесь есть зеленая травка и ее можно потрогать

рукой. Хорошо, что они улетят на отдых в Фергану, где обязательно навестят

киоск «Соки — воды» и уж там-то душу отведут, можно не сомневаться!

С лица сходят бурые клочья обожженной кожи. Медленно подживают

полопавшиеся губы, говорить и улыбаться теперь не так больно.

Экспедиция продолжается.

ПИК КОММУНИЗМА

Улетая, Чижик подарил Балинскому свои пуховые брюки: на память.

Сдружились они за прожитые вместе дни, а теперь неизвестно, когда

увидятся: у одного в небо тропинка протоптана, у другого — в горы...

Высотные костюмы шились для парашютистов по специальному заказу, и

шелк был для них покрепче, и пух погуще, так что подарок Балинский

получил царский. После трагедии на 7100 мечтать о прыжках на Памирское

плато не приходилось, но альпинистская часть программы, включая сюда и

отдых в Фергане, осталась без изменения. Надо было только дождаться

Галкина, вылетевшего в Москву в связи с событиями на пике Ленина.

190

В первый же день отдыха неприятный разговор с Валей Сулоевым.

Валентин сказал, что весь «пух» является экспедиционным имуществом, и

он, Сулоев, будучи ответственным за снаряжение, не позволит разбазаривать

его направо-налево, кому попало. Слова эти Толю задели, он вспылил.

— Ну что ж, — стараясь быть спокойным, сказал Сулоев, — можешь не

ехать в Дараут-Курган. В вертолет ты не сядешь. Во всяком случае, до

возвращения Галкина...

Толя уехал в Дараут-Курган. И несколько дней промаялся у взлетной

площадки, глядя, как садится и взлетает вертолет, как группа за группой

покидает пыльную, плоскую, чертовски надоевшую долину Чон-Алая.

Улетел Кочетов. Улетел Стрельцов. Они всячески выражали свое сочувствие,

свою надежду, что там, на Фортамбеке, все-таки встретятся и будут вместе.

Надежд на такой исход у самого Толи было мало. Слабовато сходил на

пик Ленина. Не смог принять участия в спасательных работах. Вдобавок

получил несколько сердитых замечаний от Галкина по поводу «выражений»,

а это было и вовсе ни к чему. Словом, встречи с Тимофеичем он и ждал и

опасался, тем более что неприятностей Галкину хватало и без какого-то там

Балинского, своих забот по горло!

Прилетел Галкин. Слушал нетерпеливо, хотя Толя и не собирался

пускаться в длительные объяснения.

— Лезь в вертолет. «Пух» вернешь. Бог с ним, Толя, с «пухом», чтоб

разговоров не было...

За три дня поднялся на плато. По всему ребру «Буревестника» были

навешены перила — память о прошлогоднем десанте. Перила, казалось, были

оставлены только вчера, и ими можно было пользоваться, хотя и с оглядкой.

Толя шел хорошо, чувствуя силу, испытывая спокойную уверенность в том,

что давняя мечта выкурить с товарищами по сигарете на высочайшей