Какая она, победа?

подцепит за край какой-нибудь трещины, а плита — р-раз и отвалится. А под

плитой все то же: дресва, песок, галька, неизвестно как попавшие на глубину.

Снова драют, снова моют, докапываются до следующей, на этот раз по всем

признакам безусловно прочной плиты, созывают комиссию. А комиссия

бракует и ее. Люди нервничают, сдача под бетон каждого блока превра-

щается в яростную дискуссию, и работе этой не видно конца.

А тут зима. А к весне, к паводку скальное основание плотины надо было

закрыть бетоном во что бы то ни стало. Строили тепляки. Укутывали скалу

тряпьем. Таскали ведрами горячую воду. И драили, драили, драили,

похлестче, чем моряки свою посудину перед визитом самого высокого,

самого привередливого начальства. .

Словом, настрадались в ту зиму. Суровой она была, холодной и

многоснежной. Пошли лавины, одна из них накрыла Беника Майляна. Он

только в блок зашел, слышит, словно воздух дрогнул. Глаза поднял, ах, черт,

202

красиво! Красиво, когда не на тебя, когда в стороне идет, а тут вот она, и

разминуться нет никакой возможности! Только и успел за экскаватор

заскочить, свитером рот закрыть. Хорошая машина экскаватор! Тяжелая, не

очень-то сдвинешь. Осела белая мгла, перевел Беник дыхание, сунул руку в

куртку — как не закурить после такого, а карманы снегом запрессованы. Да

что карманы, ноздри снегом забиты!

Зима снежная, жди паводка. Его и ждали. Не такого, конечно, как в 1966

году, такой, по всем выкладкам, только раз в столетие возможен, но все же. .

Даже верховую перемычку нарастить решено было, вдруг вода опять в

тоннель не вместится, поднимется настолько, что снова через верх пойдет.

Тогда, два года назад, можно было излишки нарынские старым руслом

пустить — в котловане почти ничего не было. Но за эти два года влезли туда

с головой, всеми службами, а главное, бетон начался! Пусти Нарын — все

прахом, за неделю столько наворочает, в год не разгребешь. Нет, отступать

некуда. Такой труд вложен! Да и будет ли очень большая вода? Ведь, как

известно, тоннель рассчитан на катастрофический паводок, такой, который

случается раз в столетие, а он уже был. Неужели повторится?

Может, поэтому он и нагрянул, что так некстати был, что так его не

хотелось... Закон бутерброда. . Нарын пер в тоннель с такой устрашающей

мощью, будто хотел вывернуть его наизнанку, выдрать из недр горы эти

навязанные людьми бетонные оковы и тогда уж разгуляться по своему

усмотрению. Мимо выходного портала страшновато было проезжать и

проходить, воздух, скалы дрожали, река вырывалась из тоннеля разъяренной

Ниагарой, с громоподобным ревом пушечной канонады. Склоны сочились

водяной изморосью, над ущельем висло облако водяной пыли, и в нем день-

деньской не гасла радуга, которая никого не радовала.

А уровень в верхнем бьефе все поднимался, устье тоннеля угадывалось

лишь по бешено крутящейся воронке с жутковатым, утробным всхлипом

всасываемой воды. Теперь на верховой перемычке люди дневали и ночевали,

сюда были стянуты все силы, и кара-кульские домохозяйки, встретившись на

203

улице, прежде чем поздороваться, прежде чем начать обычный обмен

информацией о болезнях и внуках, о мясе и молоке, о бельгийском драпе или

подписке на Дюма, спрашивали друг друга об одном:

—Что там, на верховой перемычке, выстоят, нет?

Бросили на перемычку и смену Каренкина. Они готовили опалубку,

обтягивали щиты полиэтиленом, ставили их подчас прямо в воду, потому что

в иные моменты бетон возвышался над уровнем грозно вздувшегося Нары-

на всего лишь на две мужские ладони — на двадцать сантиметров.

—Не допустить перелива. Выстоять!

Такого Леше Каренкину видеть еще не приходилось. Люди не уходили

домой по тридцать часов. Сами брались разгружать то и дело подходившие

снизу машины с брусом и арматурой, с досками и щитами. Никому не надо

было ничего объяснять. Никого не надо было призывать и уговаривать.

Перекусывали тут же, на перемычке, здесь круглосуточно работал буфет.

Бригадир плотников Васянин чуть не падал от усталости, но даже начальник

Нарынгидроэнергостроя смог отправить его домой только в приказном

порядке, да и то лишь на два часа.

—Романтики провинциальные, — будет вспоминать годы спустя этот

паводок Зосим Львович, — задницами щиты подпирали!

Восхищение в этих словах. Восхищение и зависть. К этим людям. К

самому себе. Что довелось пережить эти минуты, разделить их, быть там, на

верховой перемычке, вместе с теми, кто удержал Нарын. Зрелище! По одну

сторону щита река, по другую — и вровень с рекой — люди. И уровень воды

на разделяющей их грани. И взгляды, прикованные к этому уровню,

остановился или нет, вверх полез или вниз? Им, Серым, был уже написан

приказ об эвакуации котлована. Кто бы упрекнул, если б он привел этот

приказ в действие? Были все основания для этого, объективные и

субъективные, что заставляло ждать и надеяться, рисковать, тянуть до