Читаем Какая она, Победа? полностью

Какая она, Победа?

Не было резона торопиться. Очень уж тепло, снег раскис, и им совсем не хотелось разделить под занавес судьбу тех, кто был накрыт лавиной десять лет назад. И хотя на 5300 они спустились рано, в пятом часу вечера, и за оставшееся светлое время, наверное, можно было дойти до Звездочки, искушать судьбу не стали, тем более что к их услугам была комфортабельная пещера. И… заброска. Нашелся и веский повод для праздничного ужина — день рождения Вити Максимова. Так что ужин затянулся, легли поздно и наговорились обо всем досыта.

Утром все наверстали. За два часа без особых хлопот спустились на 4700, к подножию горы. Наконец можно было поздравить друг друга с Победой. Все расчувствовались, расцеловались. Словно целую жизнь прожили. Словно теперь начнется новая, совсем другая и прекрасная. У Семена Игнатьевича на глазах слезы. Он умиляется каждому пустяку, каждому приямку того близящегося мира, в котором есть зелень травки, журчание воды, надежная земля под ногами, ну и, конечно, вертолеты…

От палаток бежали хозяева лагеря. Снова объятия и поцелуи, полетели на щебень рюкзаки, появились громадные миски только что снятого с плиты киселя, появились спальные мешки и куски поролона на теплых, прогретых солнцем камнях — вот оно, полное счастье, вот минуты безудержного наслаждения жизнью, всем тем, что она может предложить от своих щедрот людям, только что спустившимся с высот Кок-Шаал-Тоо.

После обеда распрощались с гостеприимной Звездочкой и в сумерках были у себя, на Диком. Снова дружеская встреча, позднее чаепитие, но Победа в разговорах все больше и больше отходит на второй план, потому что каждый в мыслях уже дома, и каждый не знал, за что хвататься, столько за эти два месяца накопилось дел. На следующее утро первым же рейсом улетели Миша Леднев, Володя Кочетов и Женя Стрельцов. Один спешил на свою Чарвакскую ГЭС, другой в плотничью бригаду, третий в Пржевальск, на речку Джергалан, в затерявшийся среди террас и облепиховых зарослей лагерь съемочного отряда, от одних палаток к другим, от победовских маршрутов к маршрутам по неогену, палеогену, сколько нужно успеть до первого снега! До первого снега! А они уже так «наелись» его в этом году!

Балинский? Балинскому спешить было некуда. Вот когда пришлось вспомнить о своем позвоночнике, на Победе некогда было думать об этом.

Работа? Он не работает, и, как бы ни хотел, до конца года его никто на створ не пустит: кто возьмет на себя такой риск? Ехать к Эле? А где она? Конец августа, в альплагере пересменок, и, значит, все инструкторы наверху, делая восхождения для себя, для души, а уж Эля и вовсе внизу отсиживаться не будет. Где-нибудь на горе сейчас: то ли на пятой башне Короны, то ли на шестой…

Наверное, он так и сделает. Вот только бы узнать, где Насонова, на пятой башне Короны или на шестой? И когда спустится? И останется на сентябрь работать в лагере или нет? Тогда бы и он поработал в «Ала-Арче», в последнюю смену всегда нехватка инструкторов. Взял бы себе отделение новичков, сводил бы их на «единичку», на «двоечку», да потихонечку, пешочком…

А там и домой. В Кара-Куль. Увидеть ребят. Нагрянуть на створ. Зайти к Бушману. Удивится, наверное, Бушман, когда узнает о Победе, очки сдвинет.

А может, и не удивится. Скорей всего не удивится. Ведь они знают друг друга, примет как должное. Только и скажет: ладно, все это хорошо, а вот когда на работу, работать некому.

— Да я хоть завтра, Дмитрий Владимирович, не во мне же дело?

— Ну если не в тебе дело, завтра и выходи.

А потом добавит:

— С Победой тебя. Толя! Сделал все-таки. Какая она хоть, Победа?

…Что ж, теперь можно о ней и рассказать.