Да, Чуковский не боялся хлопотать за арестованных в страшные 30-е годы и позднее, но порой писатель бывал очень эгоцентричен и, как следствие, несправедлив. 6 сентября 1937 года Корней Иванович записал в дневник: «Погода райская… Третьего дня в “Правде” жестокая заметка о Цыпине. Несомненно, его уже сняли. Кто будет вместо него? Неизвестно. Только бы не пострадали дети от этих пертурбаций! Все же при Цыпине так или иначе кое-какие книги стали выходить. Меня он очевидно ненавидел. Из 6 моих книг, намеченных к выходу в нынешнем году, еще не вышла ни одна». Чуковский как бы забыл, что благодаря Цыпину в 1937 году (после 10-летне-го перерыва!) вновь увидел свет «Крокодил». Задержка с другими книгами была вызвана тем, что, во-первых, глава Детиздата с каждым днем терял свое влияние (вскоре его арестуют и расстреляют), во-вторых, в издательстве царила неразбериха, вызванная душевным состоянием сотрудников, опасающихся за свою судьбу и за судьбу своих близких. Нам сегодня трудно представить переживания Екатерины Михайловны Оболенской, редактора Детиздата, чувствовавшей: над мужем нависла угроза, гораздо более страшная, чем в 1928 году, когда его отстранили от руководства ЦСУ. И действительно: Валериана Валериановича Осинского-Оболенского в 1937 году арестовали и затем расстреляли. Чуковский же озабочен одним – судьбою своих книжек. Он пишет жене 6 февраля 1937 года: «Наконец решен вопрос о “Крокодиле”. Наконец-то двинут “Доктор Айболит”. Оболенская держала под спудом все мои договоры, подписанные Цыпиным, и под разными предлогами мариновала мои вещи у себя в столе. Вчера мне пришлось столкнуть лбами ее и Цыпина, и выяснилась вся ее странная роль. Она спрятала черт знает куда мою книжку “Цыпленок”, и вообще вела себя предательским образом». Добавим: именно Г. Е. Цыпин начал непростые хлопоты о выделении Чуковскому квартиры в Москве. И писатель квартиру получил – в 1938 году.
В это трудное время Чуковский не только не боялся хлопотать за арестованных, но также, что тоже очень показательно, не писал ни на кого доносов. А доносительство тогда было весьма распространено. Оно было вызвано и страхом, и завистью, и корыстью.
Наибольшую известность как доносчики приобрели «литературовед» и «литературный деятель» (так их определяет «Краткая литературная энциклопедия») – Я. Е. Эльсберг (Шапирштейн) и Н. В. Лесючевский. Чуковский записал в дневник 1 марта 1962 года: «Эльсберга исключили-таки из Союза [писателей] за то, что он своими доносами погубил Бабеля, Левидова и хотел погубить Макашина. Но Лесючевский, погубивший Корнилова и Заболоцкого, – сидит на месте».
Н. В. Лесючевский долгие годы входил в руководство издательства «Советский писатель». Как-то, увидев его в президиуме торжественного заседания, посвященного юбилею А. С. Пушкина, Ю. Г. Оксман сказал: «А этот от чьего имени здесь присутствует? От имени убийц поэтов?».
С. А. Макашин оказался в заключении перед самым началом Великой Отечественной войны, из-за того, что его коллега по исследованию творчества М. Е. Салтыкова-Щедрина и по работе в «Литературном наследстве» Шапирштейн-Эльсберг передал куда следует слова Сергея Александровича о том, что немцы намереваются напасть на СССР. Благодаря хлопотам основателя «Литературного наследства» И. С. Зильберштейна С. А. Макаши-на освободили из заключения и отправили на фронт. И. С. Зильберштейн рассказал мне, как Шапирштейн-Эльсберг стал доносчиком. Это случилось в 20-е годы. Пижонистого молодого человека (он и псевдоним придумал себе соответствующий – Жорж Эльсберг) чекисты поймали на незаконных операциях с валютой. Перед ним встала дилемма: или быть расстрелянным или доносить. Шапирштейн-Эльсберг выбрал второе.
Однажды жертвой доноса стал и Чуковский. Произошло это в 1944 году. Художник Петр Васильев, живший с писателем в одном доме, передал секретарю ЦК ВКП(б) А. С. Щербакову слова Корнея Ивановича о своей картине, на которой был изображен Ленин в Разливе вместе со Сталиным: «Что это вы рисуете рядом с Лениным Сталина, когда всем известно, что в Разливе Ленин скрывался с Зиновьевым». А вскоре, 1 марта, в «Правде» появилась статья одного из главных советских идеологов П. Ф. Юдина «Пошлая и вредная стряпня К. Чуковского», в которой говорилось: