Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

«Мне хочется дружески, безо всякого задора, уверить тебя, что ты идешь по ложному пути. Пожалуйста, не думай, что вот опять скучный “старого закала” отец привередничает, а взгляни на вещи здраво и просто. 17 лет никогда в жизни не повторяются. Именно в 17 лет формируется человек. Каков он в 17 лет, таков он во всю жизнь. Что же ты такое – в 17 лет? Чудесный малый, искренний и прямой, – верно. Поэт – верно. Не без сведений – верно. Но, несмотря на это всё, ты шалопай. Вот настоящее слово. Ни систематической работы, ни любви к работе, ни жажды знаний, ни выдержки – ничего. И когда я, глубоко уважая и твои дарования, и твою натуру, тяну тебя к труду, к новым интересам, к расширению духовного горизонта – ты кочевряжишься, ломаешься, торгуешься, норовишь увильнуть – к шалопайству. Я твердо убежден, что тебе, поэту, и вообще будущему интеллигенту, огромным подспорьем будет английский язык. Русский, не знающий ни одного иностранного языка, все равно что слепой и глухой. 7 лет, не жалея трудов, я тяну тебя за уши к этому знанию. А ты упирался. А ты бездарно норовил ускользнуть. Ни разу не было, чтобы ты сам, своей волей, захотел узнать, наконец, как следует этот язык, которым я стал заниматься в 17 лет, один, без учителей, без учебников, без всякой поддержки. Да я на твоем месте проглотил бы в одно лето всего Шекспира, Байрона, Мура, Браунинга, а ты вежливо позволяешь мне иногда, из милости, прочитать тебе какой-нибудь английский стишок.

А твое отношение к семье! Тебя заставят что-нибудь сделать, ты сделаешь. Но сам – никогда. Ты ведь знаешь, что просвирня отказалась посылать молоко. Ну, взял бы ведерко, и ежедневно сам пошел бы к ней и принес бы молоко, которое так нужно нам всем. Но тебе это невдомек. Ты предпочитаешь целый день по-жеребячьи ржать, валяться на постели, козырять пред поповнами, чем, по собственному почину, помочь отцу и матери, и Лиде – своим участием.

Почему ты никогда не понянчишь Мурку? Или ты думаешь, что Лида обязана возиться весь день с Муркой, губя свое детство, а ты можешь целый день ржать и бездельничать, отделываясь тем, что ты “качал воду”».

Сын ответил на следующий день:

«Я согласен с многим из того, что ты мне пишешь, но с гораздо большим не согласен. Ты совершенно прав, говоря, что у меня нет ни любви к работе, ни выдержки. Работать я люблю лишь [тогда], когда я особенно заинтересован в ней (напр. “Каракакула”[40]), а работать так вообще – не выношу. И, право, я и без всякой твоей в этом отношении помощи изо всех сил стараюсь с этим бороться.