Была у Николая Корнеевича и встреча с поэтом один на один, случайная, безмолвная. Он вспоминал: «В те времена Горький был председателем правления Дома искусств, а членами правления были и Блок, и мой отец. Отец мой был, по-видимому, очень деятельным членом правления и потому имел позади библиотеки комнатку для занятий – нечто вроде служебного кабинета. В январе 1921 года мой брат и моя сестра заболели скарлатиной, и меня, чтобы уберечь от заразы, родители переселили в Дом искусств, в этот “папин кабинет”. Но уже через несколько дней заболел и я… В то время затевался журнал “Дом искусств”, редакция которого состояла из Горького, Блока и моего отца. Им удалось выпустить всего два номера журнала, но собирались они часто и трудов положили много. Одно заседание редакции состоялось как раз в той комнате за библиотекой Дома искусств, где я, выздоравливая, лежал в кровати. Блок пришел первым и, кажется, удивился, увидев меня. Спросил, будет ли здесь Корней Иванович. Негромкий, словно затрудненный голос его звучал глухо. Я, заранее предупрежденный, сказал ему, что отец просит подождать. Блок сел на кровать у моих ног, опустил голову и не сказал больше ни слова. Так прошло, по крайней мере, минут сорок. Темнело. Я смотрел на него сбоку. От благоговения и робости я не осмеливался заговорить, не осмеливался двинуться. Сгорбленный, с неподвижным большим лицом, печально опущенным, он был похож на огромную птицу. Не знаю, думал ли он или дремал. Отец и Горький очень запоздали, но, наконец, пришли оба. Отец включил свет, громко заговорил. Блок поднялся и пересел к столу».
Николай Гумилёв
Тогда в Петрограде любители поэзии делились на две группы. У одной, к ней принадлежал Николай Чуковский, кумиром был Александр Блок. У другой – Николай Гумилёв.
Эти поэты исповедовали разные эстетики, у них был различный взгляд на искусство. Гумилёв его выразил в «Письмах о русской поэзии». Блок – в статье «“Без божеств, без вдохновенья”. (Цех акмеистов)». Главный упрек, в ней высказанный: вы – нерусские. Блок с горечью писал:
«Если бы они все развязали себе руки, стали хоть на минуту корявыми, неотесанными, даже уродливыми, и оттого больше похожими на свою родную, искалеченную, сожженную смутой, развороченную разрухой страну! Да нет, не захотят и не сумеют; они хотят быть знатными иностранцами, цеховыми и гильдейскими».
В это время Блок переживал трудный момент своей жизни, много болел, видимо, уже чувствовал, что жить осталось недолго. Общение с людьми для него становилось всё более трудным. Гумилёв же, будучи моложе, много внимания уделял юным стихотворцам, учил их – в поэтическом семинаре Студии при Доме искусств, в объединении «Звучащая раковина».
Николаю Чуковскому нужна была поэтическая школа. Выбора не было, он пошел в Студию, в поэтический семинар, где оказался белой вороной. Признался позднее: «…В семинаре, руководимом Гумилёвым, все были его сторонниками – кроме меня. Для меня Блок был выше всего на свете<…> Студия была месяца на два старше, чем Дом искусств, – писал Николай Корнеевич. – Она первоначально задумана была как студия при издательстве “Всемирная литература”. И открылась в конце лета 1919 года в доме Мурузи на Литейном, в помещении Дома поэтов. Но тут Дом поэтов закрылся, а Дом искусств открылся, и она переехала в Дом искусств».
Первоначально в Студии было четыре семинара: поэзии – руководитель Николай Гумилёв, прозы – руководитель Евгений Замятин, критики – руководитель Корней Чуковский, художественного перевода – руководитель Михаил Лозинский. Вскоре семинаров осталось только три. «Семинаром по критике руководил мой отец, – вспоминал Николай Корнеевич. – Этот семинар просуществовал недолго – отец, пылко взявшись за дело, скоро охладел к нему. И студисты его, весьма многочисленные, разошлись по другим семинарам. Однако десяток занятий отец все-таки провел».