Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

Милый Коля. Я в пустой квартире, мама на даче, в Сестрорецке… Я лежу и читаю Фрейда. Читал ли ты этого господина? Забавно. Везу к Лиде – пусть тоже прочтет. Здесь паника от безденежья – бедный Выгодский шатается от голода, Анна Ив. Ходасевич обедает единожды в неделю, Пяст опять уныл и дряхл (от неядения), о Верховском страшно и подумать. Этот год для многих хуже 1920-го. Чем живет Татьяна Богданович, не ведаю. Шкапская тоже без работы, без заработка. В Москве я видел людей, которые на 4 червонца содержат 6 человек. И все эти люди сутра до ночи ходят – без надежды – по редакциям, согласны на всё, готовы на всё – и вечером возвращаются домой, не обедавши. Вчера в Госиздате видел Колю Никитина, даже он приуныл: где бы перехватить 5 рублей… Скоро ли ты пришлешь конец “Гэрдльстонов”? Начал ли ты “Spanish Gold'?.. У Лиды тоска: куда себя деть? Мне нужно мудро, незаметно для нее втянуть ее в интересную литературную работу, так, чтобы к осени она была по уши в каком-нибудь деле. Ну, обнимаю тебя и Марину. Самый сердечный привет Максимилиану Александровичу и Марии Степановне[52]».

Николай ответил:

<Милый папа!

Вот конец “Гэрдльстонов”[53]. Правь их скорее и сдавай поскорей в Госиздат. Сейчас отходит почта, времени нет, и потому буду краток.

Здесь чудесно. Занимаюсь философией. Белый изумительный, умнейший человек. Фрейда я прочел. Детская книжка моя подвигается неприлично медленно. Но надеюсь, в конце концов (к сентябрю, пожалуй), что-нибудь сделать.

Но, увы. Все деньги истрачены, хотя мы тратили минимально. Когда пришли деньги, их пришлось отдать в уплату долга. Больше жить здесь не на что. Вышли госиздатские семь червонцев немедленно телеграфом, но не на Феодосию, а прямо на Коктебель. И через неделю мы дома.

Целую всех.

Коля».

Коктебель молодоженам понравился. Они неоднократно потом приезжали туда. Николай Корнеевич вспоминал:

«Весной 1924 года я женился. Нам с женой хотелось уехать куда-нибудь на юг, но денег у нас почти не было. И отец сказал мне:

– Давай я напишу Волошиным. Не сомневаюсь, они пригласят вас.

В ответ на папину открытку пришло любезное письмо, и в июне мы с женой поехали. В то время поезд из Ленинграда в Феодосию шел четверо суток… На Украине все разговоры полны были еще воспоминаниями о гражданской войне. В вагон заходили бешеные деревенские коммунисты, едущие в город на съезд – в рубахах, в высоких сапогах, с папками в руках, – и вдруг узнавали какого-нибудь притихшего бородача, сидящего и проходе на туго набитом мешке:

– Мы тебя, куркуль, знаем, ты махновцев прятал!.

А за окном медленно темнело, пахло горячей степной сушью, птицы прыгали в пыльных посадках, и небо казалось все огромней.