Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

В Феодосию поезд пришел во вторую половину дня, у вокзала мы наняли линейку, и тот путь до Коктебеля, который теперь на машине преодолеваешь за полчаса, занял у нас часа два с половиной. С удивлением глядел я на залитые вечерним солнцем бурые и рыжие феодосийские бугры. С одного из бугров уже в сумерках увидел я впервые очертания трех знаменитых коктебельских гор – Карадага, Святой и Суурюк-Айя, – очертания, которые впоследствии стали для меня такими родными и от которых всю жизнь у меня замирало сердце, сколько бы я раз на них ни глядел. К волошинскому дому мы подъехали уже в темноте. Смутные облики неведомых мне деревьев теснились вокруг. На перилах открытой терраски сидело семь женских фигур – все в белом. Когда мы с женой слезли с линейки, они воскликнули в один ГОЛОС:

– И этот женатый!

Волошины приняли нас ласково, дали нам комнату. В этом вовсе не было проявления особого к нам внимания. В их странном доме всех принимали так, даже совсем незнакомых… Кормились все за свой счет и кто как умел. Мы с женой вступили в “коммуну”, которую организовали человек пятнадцать, кормившихся в складчину. Готовила нам специально приглашенная феодосийская дама Олимпиада Никитишна, которая потом много лет работала сестрой-хозяйкой в коктебельском Доме творчества Литфонда. Брала она гроши, но у Макса и Марьи Степановны не было и этих грошей, и они всегда охотно соглашались поесть нашего супа и нашей рыбы.

Жили Волошины крайне бедно, на наш нынешний взгляд даже нище. Макс не зарабатывал ничего, а Марья Степановна, лечившая как фельдшерица больных в деревне, получала за свои труды копейки. В их распоряжении было два больших дома – свой и стоящий позади “юнговский”, принадлежавший детям известного окулиста и путешественника Юнге, который когда-то владел всей коктебельской долиной; эти Юнге жили в одной из комнат своего дома еще и при нас, но я их помню совсем смутно. Бедностью своей Макс не тяготился нисколько и, казалось, не замечал ее. От своих гостей он хотел лишь одного – любви к поэзии, чтобы они восхищались его стихами и мудростью.

И гости охотно и щедро платили ему восхищением. Одни потому, что это им ничего не стоило, другие – большинство – совершенно искренне.

Сидеть на пляже в трусах или в купальниках считалось в те времена в Коктебеле дурным мещанским тоном. Валялись на пляже и купались нагишом. В геникее было куда более людно, чем в мужикее, и женщины непрестанно перекликались с мужчинами. Каждый день с женского пляжа к мужскому приплывала Леля Кашина – красивейшая женщина того далекого коктебельского лета, двадцатишестилетнее белокурое чудо из прежде богатой купеческой семьи. Незадолго перед тем она вышла замуж за Николая Николаевича Евреинова, но мужа в Коктебель не привезла. Она подплывала к мужикею и, лежа на животе у берега в мелкой воде, затевала глубокомысленные разговоры с Антоном Шварцем, который очень ей нравился, а мы тем временем любовались ее крупным, розовым, молодо полнеющим телом. Леля Кашина была по взглядам фрейдистка и даже напечатала книжку, называвшуюся “Эротическое у Достоевского” или что-то вроде этого. Во время прогулок она в форме всех камней и скал видела эротические символы и важным наукообразным языком объясняла остальным свои открытия. Год спустя она уехала с Евреиновым в Америку.

На прогулки ходили сообща, – обычно под предводительством Макса. Несмотря на свою тучность, он ходил легко, быстро и неутомимо.

После смерти Макса я множество раз бывал в Коктебеле, живал там по полтора-два месяца».

Детский писатель

Понимая, что теперь он глава семьи, Николай Корнеевич много работает. Его отец с гордостью фиксирует в дневнике 22 августа 1924 года:

«Колю вдруг словно прорвало: он одновременно пишет:

1. Стихи для детской книги о петухе и цыплятах.

2. Стихи, тоже детские, заказанные ему Центросоюзом.

3. Роман авантюрного толка для “Радуги”[54].

4. Переводит для Лившица английский роман.

Все стихи и свой роман он читал мне подряд одно за другим – и мне понравилось всё – своим напором, – но больше всего меня удивил и обрадовал роман. Чувствуется, что Коле труднее его не писать, чем писать – и что вообще писательство доставляет ему колоссальную радость».

Книгу со стихами о петухе («Жил некогда Петя петух на дворе…») под названием «Беглецы» выпустило в 1925 году издательство «Радуга». В том же году Центросоюз напечатал адресованную детям поэтическую книжку Николая Чуковского «Звериный кооператив», а Государственное издательство – «Нашу кухню».

Литкружок в Ленинграде. В центре – Н. К. Чуковский. 1930-е