Какое дерево росло в райском саду?

К открытиям лечебных средств приходят, вероятно, и другим путем. Шаманы многих первобытных сообществ утверждают, что умеют находить лекарственные растения, впадая в состояние транса. Этого можно достичь при помощи ритмических плясок и песнопений, однако в Амазонии самый почитаемый и распространенный путь к познанию – различные зелья, в особенности сильнодействующий отвар смеси галлюциногенных трав под названием аяуаска. Два самых распространенных ингредиента этого напитка – листья и побеги лозы Banisteriopsis caapi, содержащие химические вещества, подобные антидепрессантам на основе ингибиторов моноаминоксидазы, и кустарник Psychotria viridis (чакруна) того же семейства, что и кофе, действующее вещество которого – мощное психотропное соединение диметилтриптамин (в Европе и Америке входит в число препаратов строгого учета). Участники ритуалов с употреблением аяуаски совместно пьют отвары этих трав, а ведет церемонию надзиратель-шаман, который затем помогает толковать пережитое. Неизбежная, однако психологически необходимая прелюдия к этапу видений – обильная рвота вскоре после приема напитка. Полагают, что это необходимо, чтобы очистить тело и дух. Через час-другой наступает состояние измененного сознания. Западные «духовные туристы» ожидают от этих сеансов вполне определенных впечатлений и обычно описывают свои галлюцинации с пафосом, однако расплывчато. Они говорят о чувстве, будто рождаешься заново, о том, как удалось на миг уловить «смысл вселенной», о личных откровениях – как выразился в беседе со мной один такой экспериментатор, он обрел «убежище, куда всегда можно вернуться». Антропологи, изучавшие реакцию туземцев, обнаружили, что их описания не такие личные и более прагматичные. У них не бывает видений «странных существ, чудовищ или инопланетных пейзажей – так сказать, ничего нового. Они видят землю, населенную узнаваемыми предками и хорошо известными животными, со знакомыми деревьями и реками. Отличие от ординарной реальности состоит в том, что теперь мертвые говорят и дают советы, учат танцам и песням, чарам и зельям». Херардо Райхель-Долматофф, который большую часть жизни проработал с индейцами тукано на северо-западе Амазонии, описывает, как шаман толкует видения лекарственных растений. Во время транса растения и животные

рассказывают визионеру, как с ними следует обращаться и как их защищать, чтобы они лучше ему служили, как они страдают от беспечности людей на охоте, при валке деревьев, при неумеренном использовании отравы для рыбы, при применении огнестрельного оружия. С этой точки зрения нам надо признать, что транс, достигаемый при приеме Banisteriopsis и управляемый шаманами, – это урок экологии в том смысле, что он дает природе возможность высказать свои жалобы и требования однозначно понятным образом. Поскольку все, что видно и слышно в состоянии транса, уже известно из традиционных шаманских учений, транс лишь доказывает, что шаманы никого не обманывают, когда говорят, что предки, растения и животные, лес и река – живые и всегда рядом[77].

Как правило, в своих отчетах о структуре и устройстве первобытных общин антропологи описывают отнюдь не лишенную иерархии утопию, которую представляют себе некоторые носители западной культуры. В племени руна Эдуардо Кон обнаружил своего рода духовный феодализм, при котором духовные наставники якобы возделывают лес в целом и поэтому считают диких птиц, животных и растения своей домашней птицей, охотничьими собаками и съедобными посевами[78]. Тукано обостренно чувствуют окружающую среду и обладают экологическим сознанием, однако для них это продолжение их самих. Райхель-Долматофф пишет, что они не воспринимают вселенную как живой организм, а сами участвуют в работе космических механизмов и в жизни своего непосредственного окружения – леса – посредством энергетической цепи, «в которую входят все растения и животные вместе со всеми сенсорными данными… Однако по их представлениям вселенная или наша земля, хотя и представляют собой такую систему, не живые. Жизнью их наделяют люди, которые на человеческих масштабах воплощают то, что мы зовем природой» – убеждение, которое недалеко ушло от представлений некоторых европейских философов и богословов XVII–XVIII веков.