Честно сказать, опыта в этой области у меня маловато. Знакомство с сексуально откровенными книгами и кинофильмами ограниченно. Несмотря на то что все эти годы моим основным сексуальным стимулом выступало телевидение, как это ни поразительно, мне, в сущности, удалось сохранить отвращение к порнографии (отвращение, вероятно основанное на принципе, если оглядываться в далекое прошлое). Даже в самых похабных фильмах, что я покупал, брал в прокате или записывал с эфира, как правило, присутствовало хоть какое-то художественное оправдание совокуплениям и раздеваниям, которые быстро стали основным объектом моего интереса. В действительности в кинотеатре на порносеансе я был один раз в жизни. Это случилось в середине 70-х, на последних мерзопакостных стадиях нашего с Верити брака. Уже несколько месяцев наша половая жизнь умирала медленной мучительной смертью, и в обоюдной панике мы решили, что визит в ближайший кинотеатр, специализирующийся на порнушке, хоть как-то ее оживит. К сожалению, нам не повезло. Фильм тот привлек внимание местной вечерней газеты: его выпустила лондонская киностудия, но снимался он целиком на натуре — в Бирмингеме. В результате среди местных жителей он пользовался огромной популярностью, и в зале сидели преимущественно пары средних лет — некоторые явно смотрели его не в первый раз, — имевшие досадную привычку перебивать сцену, скажем, орального секса на заднем сиденье такими вот замечаниями: «Этот тот кусок, где на заднем плане Трэси проехал на своем „моррис-майноре“» или «Аправда педикюрный салон лучше смотрится, если его покрасить?». Мы с Верити ушли из кино, нисколько не возбудившись, и остаток вечера провели, насколько мне помнится, перекладывая в альбоме фотографии из нашей недавней поездки на острова Силли.
Отряхнув воспоминание, я вернулся к чистым листам бумаги и попробовал сосредоточиться. Задача не из легких, поскольку до Рождества пять дней и завтра Фиона вдет в больницу за результатами анализов. Я согласился составить ей компанию, и у нас обоих имелись определенные предчувствия. Помимо прочего, в тот день у мети состоялся тревожный телефонный разговор — и не с кем-нибудь, а с миссис Тонкс. Похоже, произошло еще одно ограбление, только взломали на сей раз не издательство, а дом мистера Макгэнни в Сент-Джонс-Вуд. Взломщику удалось проникнуть в хозяйский сейф; украдены некоторые личные документы. Включая письма Табиты Уиншоу и — по какой-то причине — финансовый отчет за 1981–1982 год. Но еще страннее, что из семейных альбомов мистера Макгэнни пропало какое-то количество фотографий. Миссис Тонкс спросила, не могу ли я пролить свет на это происшествие. Я, естественно, не мог, поэтому в результате нашей беседы тайна еще сильнее сгустилась, а сосредоточиться на работе мне стало еще труднее.
Через несколько минут я отодвинул список ключевых слов в сторону: он больше смущал, нежели помогал, и из тупика, насколько я понял, имелся единственный выход — полная спонтанность. Следует записывать все, что приходит в голову, а о деталях позабочусь после. Поэтому я принес из кухни бутылку белого вина, налил полный стакан и написал первую фразу.
Хорошее начало. Ничего сложного. Я отхлебнул вина и потер руки. Возможно, все окажется не так уж трудно. Теперь, наверное, пару предложений, чтобы описать саму спальню, — и мы к чему-то придем.
Хотя это была — что? Мне не хотелось пока ничего причудливого, не хотелось утомлять читателя занудными описаниями. Одного тщательно подобранного эпитета должно хватить. Как насчет…
Нет. Слишком скучно. Эго была роскошная комната? Слишком банально. Очаровательная комната? Слишком приторно. Это была большая, очаровательная, роскошная комната. Это была очаровательно роскошная. Эго была по большей части очаровательная. Честно говоря, мне глубоко плевать, какой была комната. Читателям, по всей очевидности, — тоже. Лучше всего пропустить и двигаться дальше.
Так не годится. Мне не хотелось, чтобы это походило на изнасилование.
Слишком слюняво.
—