Какое надувательство!

Это только начало. Я чувствую. Неужели действительно потребовалось так много времени, чтобы дойти до этого?

18 ноября 1977 г.

Партия придавила меня и не отпускала двадцать лет. Двадцать лет, потраченных впустую. Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем лицезрение ее распада. Выборы руководства — фарс, и теперь в Номере 10 у нас появился новый жилец — политический карлик, ни больше ни меньше, не имеющий ни малейшего понятия о том, как нужно управлять страной, не получивший мандата доверия народа[43]. За каждый голос приходится драться насмерть, и остаток своих дней он проведет в потворствовании либералам.

Редж Прентис[44] объявил о своем переходе в стан тори. Вот дурак. Подлинная власть — у средств массовой информации и в закулисном политиканстве: если он за все годы в парламенте до этого не додумался, то придурок вдвойне — даже больше, чем я считал. Совершенно очевидно, что через год-другой Маргарет станет премьер-министром, и сейчас самое главное — подготовить законодательство. Как только они туда доберутся, шевелиться нужно будет быстро.

Работа над биллем о Национальной службе здравоохранения продолжается. Мне удалось их убедить, что первым делом следует обратить вспять политику уничтожения частных мест. Более радикальным мерам придется подождать, но это ненадолго. Нужно протащить побольше деловых людей, составить объемистый доклад и показать, что нынешняя система — полный хаос и неразбериха. Если бы в медицину пришел кто-нибудь, скажем, из сети супермаркетов и увидел, как они тут всем управляют… с ним бы, наверное, случился припадок.

А это мысль: почему бы не предложить им Лоренса? Мне кажется, мозги у него еще на месте (ну, почти) и на него определенно можно положиться — он придет к нужным заключениям. В любом случае стоит попробовать.

Сейчас я вижу ее, разговариваю с ней — как никогда много.

Какие счастливые дни.

Очень приятный ланч с Томасом в частном кабинете „Стюардз“[45]. Превосходный портвейн — нужно заставить Клуб тоже такой покупать, чтобы они больше не подавали этот малиновый сироп. Фазан слегка пережарен. Чуть не сломал зуб.

Томас согласился помочь нам выпороть „Телеком“[46]. Сначала потребовалось его малость поубеждать, но мне это удалось: если и он сам, и его банк собираются процветать при правительстве Маргарет, следует тверже вести свои дела. Разумеется, помог и намек на вознаграждение, которое его ждет. А кроме того, я предсказал, что в последующие несколько лет можно ожидать массовой приватизации со скидками, и если „Стюардз“ хочет жизни, готовиться нужно заранее. Он спросил, чего еще можно ждать в ближайшем будущем, и я ответил, что, в сущности, всего: сталь, газ, „БП“, „БР“[47], вода, электричество, да что угодно. Не уверен, что он мне поверил насчет двух последних. Поживем — увидим, сказал ему я.

Это был наш самый долгий разговор лет, наверное, за тридцать. Засиделись до 5, болтали о том о сем. Он показал мне свою новую игрушку — машинку, которая показывает фильмы со штуки, похожей на серебристую грампластинку. Как-то неумеренно он восторгался этой безделицей. Думаю, мода на них не приживется, но вслух ему об этом не сказал. Он видел мое последнее выступление по ящику и сказал, что получилось очень хорошо. Я спросил, заметил ли он, что я так и не ответил ни на один вопрос, а он ответил, что нет. Нужно будет рассказать пресс-агентам — будут очень довольны. Последние недели они натаскивают нас почем зря, и, похоже, не напрасно. Прокручивая вечером интервью еще раз, засек время и с изумлением обнаружил, что всего через 23 секунды после вопроса о „Бельграно“[48] уже говорил об инфильтрации активистов в Лейбористскую партию. Иногда сам себе удивляюсь.

18 июня 1984 г.

Реформы продвигаются, хоть и не так быстро, как я надеялся. Похоже, у всех в комитете календарь забит до отказа, и сегодня нам удалось собраться вместе лишь во второй раз после объявления пересмотра. Но все равно — доклад Гриффита[49] дает нам много пищи для размышлений, служит твердым толчком в нужном направлении, поскольку наносит смертельный удар по всей идее управления посредством „консенсуса“. Один член комитета — дама, и я подозреваю, розоватых наклонностей, — поставил это под сомнение, но я заткнул ей рот, процитировав данное Маргарет определение консенсуса как „процесса отказа от всех убеждений, принципов, ценностей и политик“, а также „вещи, в которую никто не верит и против которой никто не возражает“. Высказался, я считаю.