Какого года любовь

С тех пор как в прошлом году Вай с Элбертом перебрались в Ислингтон, Вай автономно от Элберта завязала прочные дружеские отношения с его сестрой. Роуз, невзирая на то, что всегда была занята под завязку, регулярно звала Вай то пообедать где‐нибудь в ресторанчике на Аппер-стрит, то на открытие художественной галереи в Мейфэре – и Вай, как положено, отдаривалась, добывая билеты для прессы на политический диспут в Саутбэнк-центр или на спектакль в Королевском национальном театре. Вай нашла в Роуз отличную собеседницу: та с самым живым вниманием выслушивала медийные сплетни и инсайдерские новости из Вестминстера – на что Элберт вечно только глаза закатывал, – и сама охотно делилась пикантными подробностями из жизни разного рода знаменитостей, с которыми довольно тесно общалась. И к тому же Роуз была проницательна: легко вставляла тонкое замечание о новой театральной постановке Питера Брука или умеючи препарировала последнюю модную коллекцию Марка Джейкобса, отыскав в ней отсылки к гранжу. Час, проведенный с Роуз, всегда был очень насыщен и некоторым образом ошеломлял.

Вай думала, что, родив ребенка, Роуз притормозит, но, похоже, этого не произошло. О, конечно, ей была предоставлена вся помощь, на которую может надеяться женщина: уборщицы, няни и личные ассистенты, – но, однако ж, Вай по‐прежнему казалось невероятным, что Роуз снова организует цветочные показы, участвует в светских мероприятиях и позирует для журналов, и все это спустя несколько недель после родов. На что Элберт сказал, что, на его взгляд, это безумие, и раз уж сестра надумала завести ребенка, ей следовало бы уделять ему хоть сколько‐то времени. Вай вышла из себя.

– О чем ты говоришь? Да я лучше матери в жизни своей не видела! Роуз души не чает в Сьюзи. Она фантастическая мать. Но к тому же она фантастический флорист с деловой хваткой, и какая удача, что ей в самом деле нет нужды выбирать…

Элберт пробормотал что‐то насчет того, что феминизм погряз в капитализме, но Вай гневным взглядом заставила его сдаться. При всем том Элберт замечательно ладил со Сьюзи и теперь навещал Роуз и Бенджамина гораздо чаще, чем раньше. У Вай сердце пело, когда она видела, как он тетешкается с племянницей.

“И почему бы это мужчине не присматривать за ребенком”, – подумала она однажды, глядя на то, с какой готовностью Элберт включился в вечернее купание Сьюзи. Разве это не станет решением горячо дебатируемого вопроса, которым в последнее время озаботились газеты, журналы и записные всего на свете знатоки: как женщине совместить детей и карьеру?

Не то чтобы это был вопрос, который так уж ее занимал. Сначала карьера, потом дети. Возможно. Скорей всего.

Так вот, Роуз буквально застонала, когда за обедом Вай сказала, что намерена отказаться от предложения поработать в “Таймс”. Одной рукой она вонзала вилку в горку козьего сыра с рукколой, другой придерживала Сьюзи.

– Это что, из‐за принципов Элберта, что ли? Я люблю своего брата, но, Вай, он живет в параллельном мире! Это потрясающая возможность, ты просто обязана за нее ухватиться!

Вай, гоняя по тарелке салат, спряталась за растрепанной челкой. “Надо ж, как Роуз заговорила, один в один как Амелия”, – подумала она.

– Мы получаем “Таймс”, дорогая, и, поверь мне, газета не так уж плоха! – рассмеялась Роуз и продолжила, посерьезнев: – Знаешь, на самом деле ты могла бы влиять на общество, работая там. Если хочешь, конечно, чтобы твои писания подталкивали людей к тому, чтобы пошевелить мозгами. Ведь в “Обсервер” вы просто проповедуете перед теми, кто и так уже обращен в вашу веру, не так ли?

Именно это попыталась Вай сказать Элберту несколько дней спустя, когда приняла предложение Пола Кинга. Что это и возможность, и ответственность.

– Да ради Христа, Вай! – Обжигающее недоверие в глазах Элберта. Костяшки пальцев побелели. Изо всех сил он старался сохранить самообладание. – Поверить не могу, что ты станешь работать на эту грязную гребаную газетенку, на Руперта Мёрдока – и это после Уоппинга[36], после того, что он сотворил с профсоюзами!

Она чувствовала себя как под обстрелом, и голова у нее кружилась после того, как Мэл, празднуя перемены, напоила ее шампанским, так что линию защиты она выбрала совершенно неверную.

– Хорошо, но не кажется ли тебе, что разумней воспользоваться шансом проникнуть внутрь и реально попробовать что‐то изменить, чем просто… ну, ты знаешь… болтаться по ультралевым обочинам и, если уж глядеть правде в глаза, в общем‐то, ни хрена не делать?

Элберт отпрянул, как от удара, а Вай отвернулась было, цепляясь за свою правоту, но тут же, сразу, пожалела о том, что ляпнула. На самом деле она так к активистской работе не относилась и всегда восхищалась Элбертом, его способностью всего себя отдать правому делу. Он готов был хоть на дереве жить зимой, хоть в тюрьму попасть за то, во что верит.