Какого цвета ветер?

— Сам не знаю.

— Это называется куда глаза глядят.

— Что-то в этом роде.

— А как же завод?

— Заводы везде есть.

Мы долго шли молча. Ромка чуть впереди, тащит меня за руку как буксир. Всегда так. Я не раз пыталась идти с ним рядом или немного впереди, но он упорно вырывался вперед, будто не хотел уступать мне первенство в каком-то странном соревновании. Но руку мою он не отпускал никогда. И за это спасибо.

— Знаешь, Саша, что мне кажется главным в жизни? Быть кому-то нужным. Чтоб без тебя не могли обойтись. Только для одного этого и стоит жить. А без меня прекрасно обходятся. Никому я не нужен. Лишний...

Мне-то понятно это чувство.

— Почему ты молчишь? — Ромка с силой сжал мою руку, бедные пальцы ноют, как мозоли на ногах, втиснутых в узкую обувь.

Я улыбнулась. «Что ему сейчас сказать? Не уезжай, пожалуйста, ты мне нужен. Разве не видишь, как я люблю тебя...»

— Ты здорово изменилась, Саша.

— Ничего я не изменилась.

— Скажи хоть что-нибудь! — взмолился Ромка,

Я засмеялась:

— Пожалуйста: печальный чибис часами чистит чубчик кучерявый.

Ромка вздохнул.

«И ты научился вздыхать?»

Незаметно мы оказались на моей улице. Неужели Ромка сказал уже все, что должен был сказать, и мы сейчас расстанемся?

Мой дом уже виден. Но как мне хочется, чтобы он превратился сейчас в птицу, выждал, когда мы подойдем ближе, и упорхнул бы! Мы к нему, он от нас, все дальше и дальше. Не хочу, чтобы Ромка вот так сразу ушел.

Удивляюсь, почему он не зовет меня сегодня к Лиле?

Останавливаемся у наших ворот. На всей нашей улице нет таких красивых железных ворот с подвесной калиткой. Сверху на среднем зубце торчит чья-то старая шапка с оторванным ухом; всегда на этих зубцах что-нибудь висит или торчит — мальчишки забавляются.

Мимо нас прошествовала обнявшаяся парочка. Ремешок от транзистора они озорно набросили на шеи, и приемник величиной с папиросную коробку «Друг», поющий колоратурным сопрано, висит у них спереди как медальон, один на двоих.

Я позавидовала девушке.

— Мне надо серьезно поговорить с тобой, Саша.

Наконец-то Ромка отпустил мою руку. Я пошевелила

непослушными пальцами: они словно в тисках побывали.

Ромка нахмурился. На лбу у него появилась незнакомая глубокая морщина и тут же возникла еще одна., вертикальная, над переносицей, она как бы перечеркивала ту, большую.

Мы вошли в наш двор, постояли у дота — серой каменной глыбы с прищуренные окошком. Дот остался еще со времен войны. Его не взорвали из-за опасения, что пострадают ближние дома. Так и стоит он в -нашем дворе, окруженный молоденькими, еще не крепко прижившимися в новой земле елочками, как мавзолей.

Ромка снова взял мою руку. И ему, видно, не хочется отпускать меня.

— Мы к нам могли бы зайти,— сказала я нерешительно,— но тетя Ира...

— А давай ко мне? То, что я хочу сказать... Улица не место...

Я колебалась недолго. А почему бы мне, действительно, не пойти к Ромке? Я там бывала не раз. Правда, давным-давно, когда мы учились в школе. Но мне так хочется посмотреть, как живет сейчас Ромка!

— Что ж, можно.

Две автобусные остановки — и мы у Ромкиного дома. Сколько лет я не заходила в этот двор? Сто? Нет, тысячу...

Крадучись, притаив дыхание, будто эти предосторожности могли превратить меня в случае надобности в че-ловека-невидимку, я поднималась в Ромкину квартиру, как безбилетник на манящий своей таинственностью пароход. И только когда мы оказались в комнате, я перевела дыхание: если даже и постучится кто, можно не отозваться.

Когда-то мы с Лилей и Ромкой собирались в этой комнате учить уроки. Вот за этим круглым столом, большущим и неустойчивым, приходилось подкладывать под одну ножку свернутую бумагу; под этой люстрой — стеклянным золотистым шаром. Ромка любил щелкать по нему пальцами. Щелкнет и прислушивается к звону. И еще он любил забираться на подоконник и свешивать ноги во двор. Все, кто видел это, возмущались, вразумляли глупого мальчишку, но он был недосягаемым.

Ромка учился плохо, некому было его подстегивать. Родители его погибли трагически: переходили замерзшую реку, под ногами у отца треснул лед, он провалился. Мать подползла к нему, протянула руку, но вытащить не смогла. Утонули оба. Говорят, что на руке у женщины был глубокий укус, почти до кости — муж хотел, чтобы она отпустила его, понимал, что все бесполезно, но она до последней минуты надеялась.

К Ромке переехал брат отца, он часто разъезжал по командировкам, и мальчик был предоставлен самому себе: просидел два года в пятом классе, ухитрился остаться и в седьмом, но это, говорят, из-за Лили, чтоб быть с ней в одном классе. Мы вместе учились с седьмого класса.

Недавно Ромка признался: «А ведь это ты, Саша, закончила за меня среднюю школу! Без тебя и не вылез бы из нее!..»

Вот и я заработала благодарность...